Эдельвейс/Сегодня - исключение (СИ)

На часах — полдень.

Я умер?

Говорят, стрелки часов останавливаются, когда человек умирает. Ты уверен, что слышал этот факт о наручных часах. Но чтобы настенные…

Если я мёртв, тогда это мой личный ад.

Или…?

Слегка повернув голову, замечаешь Энни.

… или рай?

Энни, по-прежнему одетая во всё чёрное, сидит на полу, прислонившись к краю твоей кровати спиной. Она обнимает руками свои колени, и, положив на них лоб, то ли спит, то ли ждёт.

Отсюда ты можешь дотянуться до неё. Поднимаешь трясущуюся руку и — о ужас — внутренне сжимаешься от того, во что она превратилась. Несмотря на очень аккуратно наложенный бинт, раны всё равно проглядывают по краям. Они всё ещё тёмные, мерзкие, олицетворяющие всю грязь, через которую тебе пришлось пройти.

Вторая рука не лучше. Тебе настолько противно и стыдно, что, так и не решившись дотронуться (должно быть, я ей омерзителен), опускаешь свои руки обратно на постель.

Тебя раздирает миллион вопросов. Ты хочешь узнать, как вы здесь оказались, что случилось после твоей отключки, как дела у Жана, Конни и остальных, почему вы именно в этом бараке, что вам делать дальше. Но, разумеется, из миллиона вопросов задаёшь самый глупый:

— Энни… я умер?

Упорно смотришь в потолок, не решаясь взглянуть ей в лицо.

— Да… — тихо говорит Энни.

Режешь… меня наживую.

По твоим щекам начинают течь слёзы. Ты зажмуриваешься.

— Энни… я не понимаю, — твой голос дрожит, — Я в аду… или в раю?

— Нигде. Тебя больше нет, Армин.

-… а кто… тогда Ты?

— А я… я причина всех твоих страданий.

Слёзы, горячие и солёные, льются по твоим щекам, попадая даже в уши. Нос тоже начинает течь, и тебе стыдно за свои всхлипывания. Последние два дня, должно быть, стали слишком тяжёлым испытанием для твоего организма. Ты травмирован физически. Ты травмирован морально. И слёзы — это абсолютно правильная реакция.

Но разве мертвецы рыдают..?

Внезапно слышишь её голос:

— Ты погиб в результате теракта. Так что я говорю правду. Для всего остального мира тебя действительно больше нет.

Что? Не может быть…

— Но я не помню никакого теракта… — искренне недоумеваешь ты, вытирая рукавом слёзы.

Энни вздыхает словно врач перед тяжёлой операцией. И начинает свой рассказ.

— Когда ты отключился, Жан уговорил остальных запереть нас с тобой в одной из комнат таверны. Чтобы мы не могли сбежать, назначил охрану. Нужно было разобраться в ситуации. Вы слишком значимые лица, чтобы выносить этот случай на публику. Зная королевских, я была уверена, что они на это не пойдут, но Жан их уломал. Давил на то, что вашу королевскую полицию в последнее время и так недолюбливают. Психически-неуравновешенные убийцы — это явно не те, кто должны защищать высокопоставленных офицеров. То, что сделала… твоя «телохранительница», бросает тень на всю структуру в целом. И они порешили на том, что пойдут в твой дом и соберут как можно больше улик, и только потом примут решение.

Услышав слово «дом», ты снова чувствуешь ком в горле. Хоть твои слёзы понемногу подсыхают, теперь начинает щемить сердце.

О бедная бабуля Джун. Не такого конца она хотела.

Опрометчиво пытаешься сжать кулаки — и сразу чувствуешь боль от ожогов. Кожа начала затягиваться и требует полного покоя для процесса заживления. Поморщившись, ждёшь, что Энни скажет дальше.

— Я обработала и перевязала твои раны, Армин. И осталась ждать в таверне вместе с тобой, пока остальные вернутся. Они вернулись глубокой ночью. Жан дал мне сумку с твоей одеждой и сказал собираться. Он сказал мне увезти тебя туда, где нас никто не найдёт. Дал лошадь и повозку. Дело в том, что в доме они нашли одежду твоей… «телохранительницы». Нашли обгоревшие верёвки. Нашли голову старушки в саду и её обезглавленное тело. Мне очень жаль, Армин.

Энни выпрямляется и поворачивается к тебе. Поймав её взгляд, замечаешь: глаза девушки красные от недосыпа (…или слёз?), под глазами — тёмные мешки, а в зрачках — неподдельный ужас.

— Мне очень жаль… что ты через это прошёл, — говорит Энни. — В общем, этих улик было достаточно, чтобы сложить что к чему. Ещё при обыске тела в кармане Жаннет нашли твой медальон. Он тоже пригодился. Пфф, наверное, я говорю сумбурно. В моей голове это звучало чётче…

— Всё хорошо, продолжай, — просишь ты. Твой мозг удивительно легко воспринимает её информацию, несмотря на полную потерю душевного равновесия, — …пожалуйста.

— В общем, они решили не устраивать национальный скандал, с учётом всех революционных настроений. И, может, ты помнишь, как попросил Жана… дать «нам» уйти. Он понял тебя буквально. Поэтому он предложил устроить фальшивый теракт. Тела Жаннет, старушки и твоего погибшего товарища взорвали динамитом прямо в центре гостиной твоего бывшего дома. Врагов у вас и вправду полно. Не знаю, насколько это надёжно — я бы предложила пожар — но Жан заверил, что в кровавом месиве больше невозможно разобрать, кем были погибшие. Для убедительности даже кинул туда твой медальон за заслуги и одежду Жаннет.

В то, что ты только что услышал, очень сложно поверить.

— Постой, то есть… я больше не могу туда вернуться?