Эдельвейс/Сегодня - исключение (СИ)

— Энни, — сжимаешь её руку ещё раз, — Прошу, прости меня за слова о твоём отце.

— Ничего, — сухо говорит Энни. — Он умер ещё полгода назад. Думаю, он не в обиде.

Это удар тебе под дых, Арлерт.

— Мне правда очень-очень жаль, — шёпотом произносишь ты, готовясь к тому, что Энни выдернет свою руку и отойдёт.

Но она этого не делает.

Ты должен добиться её ответа. Узнать, что она чувствует к тебе.

— Энни, я спрошу ещё раз. Можешь ли ты попробовать оставить прошлое позади и… — краска заливает уже твоё лицо — … попробовать… увидеть в своём будущем… меня… рядом с собой?

…

Какая неслыханная наглость это спрашивать.

После того, как ты ни разу не ей написал.

После того, как игнорировал письма.

После того, как накричал на неё два дня назад.

После того, что ты делал с Жаннет.

Разве ты вправе задавать такой вопрос?!

Энни же настолько лучше тебя, достойнее тебя, что ты просто не заслужива…

— Могу.

…

…

…

Ты не веришь своим ушам.

Ты готов броситься Энни в ноги и целовать её колени, но девушка кладёт руку на твоё сердце и, чувствуя твой бешеный пульс, шепчет:

— Ты всё тот же, Армин Арлерт. Только такой дурак, как ты, мог носиться с каким-то цветком, добровольно возвращая себя в тот ад, из которого убежал.

— Эдельвейс. Теперь я знаю название, — ты выучил это слово раз и навсегда.

— Неважно. Мне достаточно того, что ты его посадил, — шепчет Энни.

— Энни, ты такая неве… — Энни пресекает тебя на полуслове.

Встав на носочки, она начинает мягко целовать твои бледные губы, и ты чувствуешь тот же вкус, что на горлышке её фляги. Губы Энни совсем не такие, как губы Жаннет: они мягкие, нежные и очень осторожные. У тебя начинает кружиться голова, и ты случайно слишком сильно наступаешь на больную ногу.

Стоять становится слишком дискомфортно, и ты мягко уводишь Энни в сторону кровати, обхватив её лицо ладонями и не отрывая своих губ.

Пусть это продолжается вечно.

Но Энни замечает, как ты хромаешь, и отлепляется сама:

— Армин, тебе нужно лежать.

Она укладывает тебя на кровать и пытается накрыть одеялом, несмотря на твои сопротивления.

— Не надо, — просишь ты.

— Но ты дрожишь, — в голосе Энни тревога.

— Я дрожу не от этого… я просто… — осекаешься, отчего-то не решаясь сказать «тебя хочу». Тебе страшно оттого, что ты практически обессилен, и возможно, опозоришься. Ты очень-очень сильно боишься испортить момент.

— Понятно. — Садясь на край твоей постели, Энни внезапно мрачнеет: — А что это… «Жаннет»… говорила насчёт минета?

Чёёёрт.

Теперь глаза опускаешь ты.

— Мы играли с ней в правду или вызов. Мне очень жаль: я сделал это только для того, чтобы сбежать, это был единственный план, что пришёл мне в голову. Пока она делала «это», я сжигал верёвку на своих руках пламенем свечи, — говоришь это на одном дыхании, выпаливая постыдные слова как можно быстрее.

Энни с жалостью смотрит на твои руки. Перехватив её взгляд, тут же переворачиваешь их запястьями вниз.

— Прости, — от стыда ты отворачиваешься в сторону.

Наступает самая противная тишина из всех имеющихся. Если бы ты мог, ты бы уничтожил всевозможные виды тишины, ведь каждый раз одна из них тебя убивает. Неловкая тишина, виноватая тишина, грустная тишина — да катитесь вы все к чёрту. И даже шум волн не спасает.

— Армин… давай тоже сыграем? В правду или вызов.

Ты мгновенно садишься на кровати, в который раз не веря своим ушам:

— Что?.. Но ты же ненавидела эту игру в казармах.

— Ага. Мне просто было противно смотреть, как вы творили какую-то дичь. И ладно вы, а Райнера с Бертольдом я совершенно не понимала. У нас была миссия, а они маялись дурью. Особенно противно было слушать, как они врали о своём прошлом, изобретая идиотские истории, кто во сколько лет лишился девственности или в первый раз выкурил сигару.

— Но иногда было и забавно. Вспомнить, как мы всей толпой ловили Микасу, которую вызвали поцеловать Конни. Или когда Кристу… то есть Хисторию… вызвали поменяться одеждой с Райнером, — эти воспоминания вызывают улыбку на твоём лице, — И всё же, почему ты хочешь сыграть сейчас? Ты же терпеть не можешь игры вроде этой.

— Значит, сегодня — исключение, — пожимает плечами Энни, — Может быть, ты хочешь чего-то попросить, но стесняешься. Этой игрой даю тебе шанс, Армин. Правда или вызов?

— Правда, — решаешь зайти с чёрного хода.

— Почему, когда я попросила Хитч передать тебе мой адрес, ты так ни разу и не пришёл? — судя по всему, этот вопрос был заготовлен давно.

На это у тебя готов ответ.

— Потому что я не читал её писем. Я отвечал только на письма Микасы, — показываешь взглядом в сторону письма, до сих пор лежащего на краю стола.

И тут тебе в голову приходит интересный вопрос, о котором ты как-то не задумывался.

— Энни… а как ты… то есть — правда или вызов?

— Правда, — твёрдо говорит Энни.

— А как ты нашла меня на побережье? Хитч не могла знать, где я, иначе давно вытащила бы меня отсюда. Знала только Микаса. Но она поклялась хранить тайну, так как же ты…?