Эдгар Аллан По и Лондонский Монстр

Мое внимание привлекли несколько полисменов в опрятной форме, патрулировавших пространство между тюремной стеной и дощатым ограждением, державшим на расстоянии зрителей и охотников за дьявольскими сувенирами. Их присутствие придало мне уверенности, но совершенно не смущало многочисленных жуликов. На моих глазах мальчик не старше двенадцати запустил пальцы в карман сюртука зазевавшегося зрителя и выудил оттуда белоснежный носовой платок. Затем Дюпен указал мне на привлекательную юную леди, толкнувшую тучного мужчину, кокетливо извинившуюся и удалившуюся – с плутовской улыбкой на лице и золотыми карманными часами толстяка в сумочке.

– Публичные казни явно не отвращают преступный элемент от воровства, – заметил Дюпен.

– Пожалуй, то же можно сказать и об убийцах. Каждый из этих безумцев уверен, что уж он-то ни за что не попадется.

– Совершенно верно, По. Тот, кто убивает расчетливо и хладнокровно, уверен, что его острый ум позволит избежать подозрений. Ну, а горячие головы действуют без раздумий. Такой человек убивает прежде, чем успеет оценить возможные последствия.

– Или же «такая» – думаю, все то же относится и к женщинам-убийцам.

Дюпен приподнял брови.

– Способна ли женщина замышлять убийство с достаточно холодной головой и сердцем? Защитник Курвуазье надеялся исподволь внушить присяжным, будто это горничная или кухарка убила лорда Рассела и инсценировала взлом, но эта идея была отвергнута как смехотворная.

– Объявлять человека виновным или невиновным, не проанализировав всех улик, – это, конечно же, неправильно.

– Согласен, – мрачно улыбнулся Дюпен. – Однако голова лорда Рассела была аккуратно отделена от тела. Достанет ли представительнице слабого пола физических сил, чтобы совершить такое зверство?

– Навряд ли.

– Именно так решили и полицейские. Курвуазье был арестован и настаивал на своей невиновности до вечера, пока у некоей мадам Пиолен, хозяйки отеля «Дьеп» на Лестер-плейс, не обнаружилось краденое блюдо, принадлежавшее лорду Расселу. Лакей немедля признал свою вину, но объявил, что на стезю преступлений его толкнула книга о юном транжире и моте, проигравшем все свое имущество. Затем он заявил, что решился на убийство, посетив представление пьесы, основанной на романе Уильяма Эйнсворта о преступнике по имени Джек Шеппард[46]. Уверен, теперь вы понимаете, отчего этим делом так заинтересовалось лондонское литературное сообщество.

– Ну и лицемер этот мистер Курвуазье! Ссылаясь на ньюгейтские романы, играет на ханжеской морали тех, кто полагает, будто само Искусство может толкнуть человека на преступление!

Дюпен кивнул.

– Мистера Диккенса с мистером Теккереем уже обвинили в писании ньюгейтских романов. Эти голословные обвинения порождают ряд вопросов. Если некто правдиво описывает злых и порочных персонажей, возвышает ли он тем самым в глазах читателя зло и порок? Можно ли вообще судить об авторе по персонажам и темам, о которых он предпочитает писать?

– И можно ли оценить произведение единственно по содержащимся в нем фактам, не учитывая поэтической образности, оригинальности замысла и просто общего впечатления? – добавил я.

Дюпен покосился в сторону эшафота.

– Но самое главное: может ли произведение искусства – неважно, правда или вымысел – довести читателя до убийства? Способен ли писатель создать такое? Очевидно, вопросы, порожденные преступлением Курвуазье, особенно интересны для любого писателя, рассматривающего характеры тех, кем движут темные силы… – Дюпен задумчиво наморщил лоб. – Кроме этого, нам следует подумать о том, отчего ваш враг считает судьбу Курвуазье столь важной, что пригласил вас сюда. Это должно быть как-то связано с письмами.

Едва Дюпен произнес эти слова, в церкви Гроба Господня прозвонили восемь. Настал час казни Курвуазье! Реакция толпы была кошмарна – огромное скопище людей вокруг нас разразилась шумом и гулом, точно рой огромных жутких насекомых. Точно в ответ этому гулу, раздался визг женщин и детей, отчего кровь моя застыла в жилах. Все взоры устремились к эшафоту. Я в последний раз вгляделся в лица окружающих, но если Мэкки и был где-то неподалеку, то внешность он изменил превосходно.

Шум толпы усилился. Все, точно под действием магнетической силы, повернулись к эшафоту. В дверях тюрьмы показалось бледное лицо – на эшафот выступил человек в черном. Приговоренный к казни убийца в сопровождении четверых охранников шел навстречу судьбе со связанными впереди руками, с искаженным в странной улыбке лицом. Окинув взглядом толпу – а может, мне это просто почудилось – Курвуазье встал под виселицей и обратил лицо к церкви Гроба Господня – возможно, в молитве. Палач резко развернул его и натянул ему на голову закрывший лицо колпак. Объятый ужасом, я не мог отвести глаз от этого зрелища, а Дюпен неожиданно отвернулся и сосредоточенно, но совершенно спокойно принялся всматриваться в лица зрителей, обращенные к Курвуазье и палачу.

Послышался голос священника, и мой взгляд вновь вернулся к эшафоту, точно влекомый какой-то адской волшбой.

– …Господь даде, Господь и отъя[47]…