Эдик

Это Стас слишком старый? Желтые глаза? С тех пор как Стас появился в доме (у нас, уже хочется сказать), прошло тридцать лет… Стас пережил советскую империю, переживет и наше время. Хорошо, что мы не услышим, что он скажет над нашими могилами. Хотя я думаю, что тогда он удивит всех и опять сыграет на своей флейте. Мы не знаем определенно, что помнит Стас, но уж повидал он много всякого. Так что ему впору книгу писать о пережитом: «Стасик: Воспоминания попугая. Записал Эдуард Успенский». Отличная идея. Но я больше не издатель, а Эдуард по-прежнему не принимает чужие идеи. Хорошо, если успевает реализовать свои собственные.

4

Наш Договор о дружбе, сотрудничестве и взаимной помощи без официальной дружбы продолжался с годами без особых сложностей. Бурные времена молодости были позади. Эдуард ездил в Финляндию уже без приглашений, по одной только туристической визе, а я приезжал в Советский Союз, а затем и в Россию. Если были деньги, выехать было нетрудно, ведь я был вольным писателем. А Эдуард был таковым уже лет двадцать после ухода со своей инженерской работы.

В глубине души Эдуард все еще был инженером — а иногда и неким подобием Достоевского, что касалось стиля жизни. Поэтому про его инженерное прошлое я порой почти полностью забывал. Или правильнее: не верил в него. Помню, как открыто сомневался в его инженерных навыках, если таковые оказывались востребованы. И на это была своя причина. Однажды зимой в Москве тогдашняя «Волга» Ээту не заводилась, что бы он ни делал. В конце концов он стал соединять разные провода, дал ток и попытался снова. Между концами проводов под ногами взметнулась огромная искровая дуга, хорошо, что машина не взорвалась. Но разве Ээту сдастся? Нет-нет. Новая попытка, новый дуговой разряд, машина резко рванула вперед и опять остановилась.

Ничего не помогло, как ни сверкали искры в темноте. Ээту вынужден был, досадуя, сдаться. Машину пришлось оставить и послать туда утром Леню или кого-нибудь, чтобы ее починить. Леня — чудо-человек, вроде кровоостановщика (унимателя крови) из «Синухе-египтянина» Мики Валтари. В Советском Союзе он мог построить из консервных банок хоть вертолет (и все это как бы между прочим), тем не менее казалось, что он все делает словно бы под хмельком или в полудреме. Но вызвать кого-нибудь без мобильника не представлялось возможным. Нашлась попутка. Эдуарду опять пришлось «голосовать».

Сам Эдуард все еще гордится своей инженерной профессией и кое-что действительно умеет. И эту сторону я тоже успел увидеть.

В письмах я вижу ход времени и ход нашей дружбы: она не износилась. Война Эдуарда против тирании господ из Союза писателей приносила результаты, но происходило это, похоже, медленно. Я нахожу в письмах и фразы, касающиеся меня самого, например, в конце 1985 года: «Ханну, в этой твоей поездке ты был тихим, приятным, спокойным и очень домашним, родным. Все это заметили, и всем это понравилось». Эту любезность я могу успешно перевести на финский и так: значит, бывали другие поездки, в которых я вел себя иначе — таким образом, что это никому не нравилось…

Я не помню. Или, может быть, не хочу помнить. Но одну хорошую русскую пословицу помню: «Пьяному море по колено». А финское счастье пьяницы — в том, что я не утонул.

Ээту для меня — все равно что молодость. Ничто не вернется, сказал бы пастор со своей характерной интонацией. Воспоминания тем не менее сохраняются. Если бы на прежнего Эдуарда взглянуть на минутку издалека, на этого вьюна, словно вертящегося вокруг собственного пупка, вероятно, и не сообразишь совсем, о каком человеке идет речь. Но то же письмо говорит и о других сторонах этого человека, горизонтах ума и души Эдуарда. Он, кажется, действительно был не равнодушен к людям, даже незнакомым. Так, Эдуард обращается в письме ко мне (он знает, что моя тогдашняя спутница жизни работала ведущим фармацевтом в больнице) и спрашивает: «Ханну, скажи, можно ли в Финляндии найти такое лекарство, как мустарген или мустин (очевидно, американское или английское) или же кариолевин. Его бы нужно двенадцать пузырьков в одну больницу для маленькой девочки. У нее рак».

В Советском Союзе большинство лекарств были доступны только партийной элите, поэтому приходилось пробовать другие средства. И речь шла не о первой или о последней подобной просьбе. Маленькая девочка страдала, ее родители мучились; нужно же было им помочь. Эдуарда болезнь ребенка, видно, действительно тронула.

Каждый человек имел свою сеть, ту самую «маленькую мафию», как называл ее Эдуард. Это маленькая мафия была, однако, по своей природе позитивная, не преступная, ее целью было прежде всего помочь каждому своему члену. Если человек попадал в сеть, то получал и номера телефонов входящих в нее людей, что было почти подарком небес, поскольку печатных телефонных справочников в Москве не было.