Единородная дочь

Феба встряхнулась и толкнула с места свою тележку. Суп выплескивался через края бидона. Джули вдруг подумалось, что шальная непредсказуемая подруга могла бы сейчас здорово отличиться. Феба способна на поступок. Она могла бы, например, взломать рефрижератор и, словно полномочный представитель Санта-Клауса, раздавать людям мясо.

Джули с Биксом покатили вторую тележку, окруженные человеческими отбросами, преследуемые смешанной вонью лежалого табака, гнилой капусты, мочи, фекалий и прокисшего пива. Заросшие трехдневной щетиной урки сидели на двухсотлитровых баках и тупо, бездумно смотрели перед собой. Мальчишки с грязнющими ногами писали прямо на свои лачуги, украшая фанерные стены причудливыми узорами. Из транзистора лилась заунывная мелодия. По рассказам Фебы, почти все жителей Плайвуда были отверженными того или иного рода. Во-первых, люди, которые предпочли холод и лишения бездомной жизни своему еще более холодному и бессердечному домашнему окружению: жестоким мужьям, назойливым родителям, вшивым приютам и исправительным колониям. Вторая по численности категория объединяла пропойц и наркоманов, завсегдатаев Мэдисонского детоксикационного центра или благотворительной клиники в Западной Филадельфии. Встречались и случаи клинического бродяжничества — постоянной психической потребности к перемене мест. С такими вполне можно было иметь дело, если они не забывали разжиться бесплатным хлорпромазином у доктора Даниэля Сингера, странствующего пенсильванского психиатра, раздававшего лекарства из окошка своего вагончика, этакой походной кухни для чокнутых.

Джули чувствовала, что жители Плайвуда, каждый по-своему, ненавидели своих благодетелей. Благотворительность — это еще не торжество справедливости. Пусть эти трое целый день раздают им пищу, прекрасно, но наступит ночь, и что же — они останутся в этой клоаке или все-таки вернутся в свой уютный домик в Повелтоне? Признаться, их неприязнь не была лишена взаимности. Джули не могла с уверенностью сказать, что любит этих людей или даже испытывает к ним хоть какую-то симпатию. И все же она продолжала отдавать дань уважения своему брату. Ад внизу — Плайвуд наверху, внизу морфин — наверху куриный суп. Вот она окунает черпак, наливает суп в одноразовую миску, протягивает ее худенькой малайке, толстому пакистанцу с гноящимися глазами, мальчишке из Пуэрто-Рико, мазнувшему по ней оценивающим взглядом.

— Если б только она согласилась походить на эти собрания, — выпалил вдруг Бикс.

— Феба? Она же держится.

— Собрания — это то, что надо. Я много слышал о них.

— Это не в ее стиле. (Ковш в бидон, суп — в миску.) Она уже семь недель не пьет. (Миску — в сморщенные руки старичка с седой дрожащей бородкой, похожего на недоверчивого Иезекииля.) Наш уговор действует.

— Семь недель, — эхом отозвался Бикс. — Я над этим думал. Когда имеешь дело с алкоголиком, грош цена такому уговору, Джули. Тут нужна целая реабилитационная программа. Иногда требуется три или четыре курса, чтобы поставить такого человека на ноги.

— Это просто еще один подход.

— Семь недель — это пустой звук. Оттянутое время. Болезнь вернется, как это обычно происходит. Я читал об этом.

— У Фебы огромная сила воли.

— Сила воли здесь ни при чем. Ей нужны какие-то новые переживания, нечто такое, с чем она не сталкивалась раньше. Необходим какой-то противовес.

— Какой, например? Бог? (Ковш в бидон, суп — в миску.) И думать забудь.

— Например, собрания. А пока мы не придумаем что-нибудь в этом роде, у нас, солнышко, будет яичная скорлупа под ногами трещать.

— Ты только об этом и говоришь.

— Так и есть. Яичная скорлупа. Хрусь!

Желудок Джули словно стянулся в некий гордиев узел — попробуй развяжи!

— Я тебе рассказывала, что происходит после смерти?

— Ты уходишь от темы. Яичная скорлупа, Джули.

— Все прокляты, — напомнила она. (Миска с — в жилистые руки старой карги с вонючими волосами, словно вышедшей из сказок братьев Гримм.) Прах — он и есть прах.

— У вас перец есть? — прошипела ведьма.

— В следующий раз захватим, — пообещал Бикс.

— Смотрите! — погрозила пальцами старуха.

— Обещаем, — успокоил ее Бикс.

Саму себя не обманешь. Джули буквально чувствовала под ногами округлые скорлупки, почти слышала этот хруст.

Утром 24 июля 2012 года Джули проснулась с готовым решением. Осознание настоятельности его воплощения в жизнь было таким острым и ярким, словно кульминационный момент сновидения. Обхватив богатырский торс мужа обеими руками, она заявила, что пришло время нового поколения.

— А?..

Там, в аду, она только начинала об этом задумываться, на шхуне, заваленной отбросами, это было прихотью, любопытством. Но теперь…

— Я хочу ребенка.

— Кого? — Бикс отстранился, высвобождаясь из объятий.

— Я хочу ребенка вот сюда, себе в животик. — Это была правда. О, бог физики, это действительно было так. Пусть ее мать создает планеты и черные дыры, ее собственные амбиции будут удовлетворены обычным человеческим зародышем. — Ну, знаешь, такой комочек протоплазмы, который растет, растет и вдруг становится каким-нибудь дантистом или кем-то там еще.