Единственная для бандита

Я едва могу подняться. Низ живота расходится резкой болью, от неё мне хочется упасть и ползать на карачках, но мне не позволяют этого сделать. У меня берут повторно все необходимые анализы и натягивают на тело больничную рубашку.

— Садитесь, — подталкивает меня медсестра в коляску. — Доставим вас в родильный зал. Ваш партнёр… — медсестра ищет взглядом по сторонам. — Ах, вот вы где. Уже готовы, синьор?

— Да.

Короткое слово Леона режет мой слух. Он… что? Будет присутствовать на родах? Я кручу головой из стороны в сторону, но Леон подходит сзади и опускает на мои плечи свои ладони, как бетонные монолиты.

— Леон, в-в-в-выслушай меня. Меня шантажировали. Г-г-г-розили убить… парня. Тогда я ещё не любила тебя, и…

Жестокий мафиози перехватывает моё горло пальцами, как колючей проволокой.

Глава 24.

— Не скули, лживая потаскуха! — громыхает его гневный голос. — Всё, что от тебя требуется, закрыть свой помойный рот и вытолкнуть из гнилого чрева МОЕГО наследника. Наследника Моретти. И молись, тварь… Молись, чтобы мой сын, Габриэль, родился здоровым малышом.

Медсестра в полуметре от нас застывает, как статуя, шокированная услышанными словами. Но Моретти плевать на присутствие посторонних. Он здесь в своём праве. Хозяин жизни. Рассерженный бог.

И если бы не его сын, он вышиб бы мне мозги в ту же секунду. Размазал по стенке кровавой кашицей…

Криминальные авторитеты не прощают предательства. Они жестоко расправляются с обидчиками, лгунами и… потаскухами вроде меня.

Так он меня назвал.

Леон обходит меня и бросает взгляд через плечо. Я смотрю на его высокую, статную фигуру в белом медицинском халате, в специальной шапочке. Матерь божья, он действительно собирается присутствовать на моих родах…

В панике я начинаю воображать всякие ужасы. Мне кажется, что как только из вагины появится младенец, Леон прикончит меня своими руками там же, в родильном зале, и спишет всё на медицинскую ошибку или слабый организм роженицы. Потом даст команду своим псам закопать моё тело на мусорной свалке, как бомжа какого-то!

Меня везут в родильный зал. Стены приятного бежевого оттенка, обилие света и улыбчивого персонала, готового помочь мне в рождении первенца.

Это самый главный миг в моей жизни. Самый приятный и незабываемый, но я думаю о кровавых ужасах и проклинаю себя.

Дура. Какая же я была дура, когда решила, что мне удалось избавиться от постыдного прошлого.

Предательство — это пятно. Клеймо. Позор.

«Позор, который ты смоешь кровью…» — безмолвно говорят тёмные глаза Леона.

* * *

— Слишком высокое давление…

— Схватки каждую минуту…

Слова персонала для меня понятны почти все, ведь сейчас я хорошо говорю по-итальянски. Иногда становится трудно понять название препаратов и медицинские термины. Но в целом я понимаю всё.

Понимаю то, что роды проходят стремительнее, что это может вызвать осложнения, ведь я первородящая! К тому же с узким тазом. А малыш… крупноват. Леон зачал мне настоящего богатыря, и ему не терпится появиться на свет. Мой живот ходит ходуном, как будто внутри разыгрывается стихийное бедствие или извергается вулкан.

— Нужно вколоть препарат. Сердце может не выдержать…

Последняя фраза звучит, как приговор. Я испуганно вращаю глазами. Это не родильное кресло, а пыточный аппарат какой-то. Внезапно в поле моего зрения оказывается лицо Леона. Я едва могу различить черты лица любимого мужчины — словно кто-то перекрывает ладонью свет: он то гаснет, то снова обжигает сетчатку глаз.

— Ле-о-о-о-он… — стону, корчась в мучительнейшей агонии.

На мгновение мне кажется, что в его лице что-то меняется, а в глазах появляется обеспокоенное выражение. В его тёмных зрачках появляется боль. Почти такая же сильная, как у меня. Боль потери. Мука. Агония. Его как будто черти натрое раздирают живьём.

И мне больно тоже.

Не только болью от родов, но сердце грозится лопнуть от обилия эмоций.

— Я не хотела… Я так боялась. Я не хотела терять тебя… Нас… Нас…

Мои запястья тщательно переплетены удерживающими лентами, чтобы я не дёргалась от боли. Пальцы Леона находят мои и… стискивают.

Боже. Его жест — как манна небесная, как благодать. Я готова рыдать и целовать следы его ног, лишь бы он только простил меня и посмотрел иначе — с любовью.

Дрянь вроде меня не заслуживает этого. Но сейчас я нуждаюсь в нём. Он необходим мне как глоток кислорода, как сама жизнь.

Леон стискивает мои пальцы сильнее и сильнее, до звонкого хруста. Плющит, как асфальтоукладочный каток, вызывая боль. Но я цепляюсь за его пальцы. Как утопающий. Я тону в мареве боли и слёз. Помоги мне, любимый!

— А-а-а-а-а! — оглушительный вопль вырывается из моих лёгких.

— Ещё немного… Ну же. Уже показалась головка… Тужьтесь…

Проходят… даже не минуты, а часы. Врачи бессильно разводят руками — родильный процесс замедлился. Малыш толкается головкой, но все мои потуги не приводят ни к чему.

И в этот миг слышится голос Леона:

— Сколько она уже рожает и не может разродиться?! Олухи! — рычит, словно дикий лев, сотрясая воздух. — Мой сын может пострадать!