Единственная для бандита

— Мы стараемся сохранить жизнь не только младенца, но и матери, — отдалённо звучат голоса медицинского персонала.

— Достаньте из неё моего сына… — снова Леон. Его слова безжалостны. Но правдивы. Я это… заслужила. Наверное. — Немедленно! Вырежьте его! Сделайте хоть что-нибудь!

Врачи что-то возражают Леону. В ответ он орёт на них, порыкивает, как разъярённый вепрь. Мне становится больно даже слушать. Шум нарастает и превращается во взрыв в моей голове. Оглушительный и сильный, а потом всё словно накрывает густым, плотным облаком из ваты. Оно притупляет боль и звук становится тише.

Гул голосов становится всё глуше и глуше. Возникает странное ощущение, меня как будто пускают в сплав по реке на лодочке. Так баюкает и относит куда-то в сторону. Хорошо. Спокойно. Почти не больно.

Это уже не я, а кто-то другой лежит на родильном кресле с широко разведёнными бёдрами. Странная девушка, мокрая от пота и слёз, с искусанными в кровь губами. Она снова кричит. Истошно и так громко, что заполняет воздух визгами.

Глупая. Зачем столько кричать? Зачем хвататься за эту жизнь?

Всё уже решено. Не мной. Но кем-то другим.

— Сохраните жизнь моему ребёнку, — последнее, что я слышу. — На неё плевать. Главное — мой сын. Мой Наследник…

Глава 25.

Я была уверена, что умираю. Почти умерла. Это было бы избавление от всех мук, как катарсис. Очищение от потока лжи, под которым я погребла себя и любимого. Я виновата. Обрекла на муки не только себя, но и его — тоже. И… нашего с ним малыша.

— Не смей сдыхать. Лина. Не смей. Я заберу у тебя младенца, — Леон уже не кричит, не сыплет матами, а хрипло и низко шепчет. Прямо мне в ухо. — Я заберу сына! И ты отдашь мне его живым, а потом… потом отправляйся хоть на бал к Сатане. Дыши, лживая сука…

Его слова — как сильнейший удар электрошокером. Они проникают в самое сердце, отравляя его смыслом сказанного. Но в то же время не дают мне провалиться в забытьё. Леон принуждает меня быть живой, чтобы родить.

— Должна же ты быть годной хоть на что-то, проклятая дырка!

Родить. Умереть. Забыться. Не видеть. Не слышать. Стать слепой и глухой.

Вот чего мне хочется.

Я желаю только увидеть своего сыночка и Катюшу перед самой смертью и только потом буду готова окончить свой путь.

Но как бы не так.

Создатель решил, что я должна поплатиться за грехи и отхлебнуть из чаши мучений сполна. Выпить её до дна.

Мои роды длились почти восемнадцать часов. Почти целые сутки агонии. Это нечеловеческая пытка, придуманная дьяволом, окончилась тем, что я услышала… крик младенца. Ангельский голосочек? О нет… Командный, дерзкий тон! Оглушающе звонкий, требовательный плач, в котором сразу же, с первого мига чувствовался характер Моретти!

Я увидела его — своего любимого мальчика на руках у акушерки. Я полюбила его ещё больше, хотя раньше казалось, что больше любить уже нельзя. Но я ошибалась. Сейчас моё истерзанное сердце вновь наполнилось любовью, как живительной влагой. Я вздохнула свободнее и даже мутная пелена слёз очистилась.

— Малыш родился крупным — пятьдесят три сантиметра ростом, вес — четыре килограмма, триста граммов… — диктует персонал.

— Нужно приложить младенца к груди матери, — голос акушерки полон заботы и гордости за проделанную работу.

Персонал ослабляет удерживающие ленты. Я протягиваю дрожащие руки в сторону сына, желая подержать его, прижать к груди. Мечтаю ощутить тепло его крохотного тельца и вдохнуть аромат сыночка. Мой Габриэль…

— Нет, — голос Леона режет сталью. — Это всего лишь суррогатная мать. У нас договор. Она не имеет никаких прав на моего сына и готова подписать все бумаги на отказ…

Это приговор. Это хуже выстрела.

Я просто умираю.

Кричу. Бьюсь в истерике, ударяя пяткой какого-то из врачей. На меня наваливаются двое медсестёр, вкалывают какой-то препарат, чтобы я стала спокойнее.

Я ору, непонятно что. Наверное, проклинаю всех и себя — в первую очередь. Меня успокаивает не чудо, но лошадиная доза успокоительного, вколотого в вену.

Я прихожу в себя уже в палате. Но лишь спустя сутки, понимаю одно — я жива. Но лучше бы я умерла.

Леон не позволит мне притронуться к сыну.

Мне передали от него только послание. Оно было не написано от руки, но распечатано на принтере, как будто Леону было жаль тратить на меня даже капельку тепла и усердия.

«Тебя привезут в поместье после выписки. Но не думай, что ты задержишься в моём доме. Ты заплатишь свой долг… кровью…»

* * *

— Мы приехали.

Страх сковывает всё моё тело. Я не решаюсь двинуться с места, застыв, как ледяная статуя.

— Да-да, — шепчу я, разглядывая особняк Моретти.

Сейчас солнечный день, но он кажется мне сумрачным, тёмным вечером, а белоснежные облака плывущие по небу грозятся в любую минуту превратиться в серые, низкие тучи, способные породить убийственные молнии в любой момент.

— Синьор ждёт! — раздаётся нетерпеливый голос водителя.

Он заметно нервничает. Видимо, Леон разозлён и находится в глубоком аффекте ярости. Водитель просто выполняет свою работу и не хочет навлекать на себя злость хозяина. Это понятно. В случившемся есть только одна виновница — я.