Единственная Джун

– В любом случае… она называла меня Кип. Этого прозвища я стал жаждать почти так же сильно, как я жаждал посещений той больницы. Она была красива, конечно. Черные, как уголь, волосы и бледно-зеленые глаза. В ней была какая-то нежность, мягкость… от нее исходила такая аура, что ее так и хотелось беречь и защищать. Пациентов и персонал тянуло к ней… да и меня тоже.

– Ты… влюбился в нее? – делаю я вывод, замечая нотки страдания в его голосе.

Он кивает.

– Влюбился. С легкостью. Без усилий, – говорит он. – К сожалению, все после этого пошло не так. Она была замужем.

– Черт.

– Ага, – бормочет Кип, проводя языком по зубам. – Он был абьюзивным сукиным сыном, поэтому я чувствовал, словно это дает мне некое разрешение вступить в отношения с женщиной, которая не была моей. Женщиной, которой я не мог обладать. Она была недоступной… запретной.

Он выразительно смотрит на меня, и схожесть ситуаций глубоко проникает в душу.

– Но мы влюбились. Мы безумно влюбились друг в друга, а если подобное начинается, то это чертовски трудно остановить. – Кип на мгновение замолкает, постукивая пальцем по бутылке пива; все его мышцы напряжены и подрагивают. – Я говорил тебе, что мои родители погибли в несчастном случае на лодке много лет назад. Именно это дало мне новую цель, новое направление и побудило меня стать копом. Я хотел справедливости. Я нуждался в ней… и не только ради них. – Он смотрит в мою сторону: взгляд затуманивается от глубокой боли. – Ради нее тоже. Ради Эллоин.

У меня перехватывает дыхание, когда до меня доходит смысл его слов.

– Она была в той лодке?

Кип прикусывает губы, сдерживая слезы:

– Да, была. Это была моя лодка, и я взял Эллоин на воду с моими родителями в тот день, чтобы их познакомить. – Он закрывает глаза, наклоняя голову. – Случилось возгорание в районе двигателя. Детективы сочли это подозрительным: обнаружили следы повреждений. Попахивало поджогом, и я знал, что это был ее подонок-муж. Я знал это… но не мог этого доказать, и дело замяли, – говорит он. – Я был единственным выжившим.

Господи.

Мое сердце разрывается от боли. Кип потерял так много, он прошел через кромешный ад. Я провожу рукой по лицу, тяжело вздыхая, его едкая, как дым, история отдается во мне.

– Боже, мне очень жаль. Я даже представить себе не могу.

– Да… трудно вообразить, что я пережил подобный ужас, – отвечает он, прикусывая губу и качая головой. Он замолкает и снова смотрит на меня. – Так что… когда я говорю тебе быть осторожным, я говорю тебе это из своего собственного очень близкого и очень трагичного опыта – правда, будь чертовски осторожен. Я понимаю эту потребность, этот всепоглощающий огонь, который превращает все доводы разума в пепел. Я был там, прямо в эпицентре пламени. Стоял один среди руин, и все, что осталось, – это сажа, щепки и клубящийся дым. Я вдыхал его. Я задыхался от него. И я не говорю, что ваша ситуация такая же… Я не говорю, что вы обречены на трагедию. – Он улыбается – маленький огонек эмпатии во мраке агонии. – Я просто говорю как другу, что есть вещи намного хуже, чем любить не того человека.

Я смотрю на него в ожидании. Внутри все сжалось.

– Хуже – только потерять его.

* * *

Проходит час. Я продолжаю впитывать слова Кипа, ковыряясь в бургере и болтая с его друзьями и коллегами, как вдруг до меня доходит, что я не видел Джун с тех пор, как они с Селестой ушли.

Девушки приехали со мной, так что должны быть где-то рядом.

Извинившись, я бросаю пустую бутылку пива в мусорное ведро и бреду в старый дом, недавно отремонтированный внутри. Распахивается дверь, ведущая через причудливую кухню и обеденную зону, и на меня сразу же обрушиваются звуки смеха Джун, доносящегося из комнаты снизу.

Я направляюсь к дверному проему, затем вниз по лестнице в обставленную комнату, где обнаруживаю Джун и Селесту: они непринужденно болтают с двумя друзьями Кипа.

Я останавливаюсь у лестницы, наблюдая за тем, как один из мужчин кладет руку Джун на бедро – жест флирта. На ней джинсовые шорты, но сверху на ней только купальник.

И именно туда устремлен его взгляд.

Яростное чувство собственничества пробирает меня, несмотря на осознание – Джун взрослая. Она может флиртовать с мужчинами.

Джун. Не. Моя.

Неужели я ничего не усвоил из предупреждения Кипа?

Она слегка покачивается, будто ее пошатывает. И когда она отвечает ему, слова путаются.

Черт. Она… пила?

Я громко покашливаю, привлекая внимание всех четверых. Они все поворачиваются в мою сторону, и Джун светится при виде меня, не замечая яда, струящегося по моим венам.

– Брант! Мой брат… – нараспев говорит она, спотыкаясь, когда я подхожу к ней. – Мой брат здесь, ребята! Он лучший.

Джун обнимает меня за шею, чуть не падая. Остальные наблюдают за этой сценой, вероятно, задаваясь вопросом, почему это выглядит так, будто она пытается залезть на своего брата, как на дерево.

Я отстраняюсь от нее и приподнимаю ей подбородок указательным пальцем. Глаза блестят, улыбка пьяная. Я начинаю беспокоиться.

– Ты пьяна, Джунбаг?