Единственная Джун

– О… спасибо, Джунбаг. – Я машинально опускаю взгляд на свой классический наряд: темно-серые брюки и белая рубашка в темно-синюю полоску. Волнистые волосы укрощены небольшим количеством средства. Я провожу по ним рукой. – Ты тоже.

– Красавчик, да? – Она морщит носик от умиления, наклоняя невидимый цилиндр в мою сторону. – Я и правда выгляжу весьма щеголевато.

Я смеюсь, опускаю голову и снова ерошу волосы.

– Красивая… ты выглядишь очень красиво.

Когда я поднимаю на нее взгляд, она сияет.

В наших взглядах вспыхивает нечто большее, чем просто искры пламени, – не просто туманное напряжение, заполняющее пространство между нами.

Я вижу танцующие облака и ярко-голубые небеса.

Радугу и колыбельные.

Игрушечных слоников и родственные обещания.

В глубине ее хрустального взгляда я вижу любовь, что горит сильнее зловещей огненной бури, грозящей спалить нас дотла.

Может быть, это сегодня я и почувствовал – наше стремление сохранить эту драгоценную связь, кажется, сильнее, чем наше желание. Может быть, это потому, что мы вернулись в наш старый дом, пропитанный светлыми воспоминаниями о нашем детстве.

Стены усеяны фотографиями. Сам воздух пропитан ностальгией.

Тео здесь ощущаешь как нигде.

В течение пяти дней после того, как мы столкнулись с очередным соблазном в предыдущие выходные, я размышлял над предостережением Кипа, советом, вытекающим из его собственной ужасной трагедии:

«Есть вещи намного хуже, чем любить не того человека. Это потерять его».

Я потеряю Джун, если буду любить ее неправильно.

Она, как песок, ускользает сквозь мои пальцы.

И Кип прав… Я и так уже слишком много потерял.

К счастью, Джун утверждает, что не помнит нашей жаркой встречи на диване у Кипа, а если и помнит, то хорошо притворяется. Я сдержал свое обещание и не посмел напомнить ей о том, как она откровенно обрушилась на меня с вожделением в глазах и пошлыми словечками на языке.

Словечками, которые всю неделю на репите у меня в голове.

…и вновь проносятся в моих мыслях в этот самый момент.

Проклятие.

Сделав пируэт перед зеркалом, Джун опускается передо мной в реверансе, все еще широко улыбаясь.

– Ладно, пойдем, – говорит она, подлетая ко мне в балетках и беря меня за руку.

Я стараюсь не обращать внимания на тепло, которое ползет по моей руке, когда наши пальцы переплетаются. Я пытаюсь подавить смутное чувство, которое поражает мое сердце, когда она смотрит на меня глазами лани и с той же милой улыбкой. Стиснув зубы, я с сожалением высвобождаюсь из ее руки, как только мы оказываемся в поле зрения ее родителей.

Это не совсем вечеринка – здесь только мы вчетвером. Так захотел провести свой день рождения Эндрю в этом году. Он попросил нас надеть «буги-туфли»[38] и оставить хмурые лица за порогом.

Когда мы заходим во внутренний дворик, он уже танцует буги-вуги[39].

Песня September группы Earth, Wind, and Fire гремит из колонок, Эндрю и Саманта скачут по плитке, она – в атласном красном платье, а он – в своих чудаковатых тапочках. Он кружит ее по кругу, она со смехом откидывает голову назад, затем Эндрю берет лопатку и подносит ее ко рту, будто микрофон.

– Ты помниииишь? – напевает он театрально.

Джун закрывает рот ладонью, не сдержав смех, сливающийся с песней. Она снова хватает меня за руку.

– Потанцуй со мной, – просит она с ухмылкой.

Меня утягивают в центр патио, к Бейли. Джун обнимает меня за талию и берет за руку. Йоши мчится за нами, ковыляя на своих старых косолапых лапках и лая так, будто пытается подпевать.

– Ты знаешь, что я не умею танцевать, Джунбаг, – говорю я ей, но моя зачарованная улыбка дает ей понять, что я все равно попытаюсь.

Эндрю подмигивает нам, когда снова наклоняет в танце Саманту, чуть не уронив.

Мы все смеемся.

Мы смеемся так сильно, что чувствуем боль в животе. Джун падает мне на грудь, сжимая руку, пока неуклюже кружит нас по патио. Она приглушенно смеется, уткнувшись мне в рубашку, тем самым посылая теплую дрожь прямо в сердце.

Она поднимает на меня глаза, упираясь подбородком в грудь.

– Я скучаю по танцам, – тихо говорит она с легкой грустью. С тоской.

– Я знаю.

– Иногда я думаю о тех днях, когда я была ребенком, танцевала на большой сцене на всех этих весенних концертах. Ни астмы, ни разбитого сердца. Только танцы.

Я скольжу рукой на середину спины и наклоняю ее.

– Это можно вернуть.

Легкая улыбка освещает ее, когда она взмывает обратно, сильнее сжимая мою ладонь. Ее глаза поблескивают в вечерней дымке.

– Слишком много плохого произошло. Эта черная туча преследует меня повсюду, и все уже не то.

– Танцы есть танцы, Джун. – Я неловко кручу ее.

– Черная туча слишком большая.

Она кружится с гораздо большим изяществом, когда падает обратно мне на грудь, я шепчу ей:

– Будь сильнее этого.

Джун открывает рот, чтобы возразить, но слова так и остаются несказанными, когда доходит смысл моих. Она моргает, в ее взгляде появляется надежда.

– Дорогая, это одна из твоих любимых песен, – вклинивается Саманта, вырывая нас из волшебного момента.