Единственная Джун

Он словно в лихорадке. Пытается дотянуться до меня. Отчаянно пытается мне помочь.

Но мне нужна помощь только в одном.

Послание.

Этот парамедик – мой единственный связной.

– Скажите Бранту… – Я медленно, с трудом делаю вдох. Зубы все еще стучат, пока я выдавливаю из себя слова. – Скажите ему… что все в порядке.

Тьма окутывает меня, желая поглотить целиком, но я прогоняю ее. Я борюсь с ней. Я заглушаю ее, пока она не утянула меня, потому что мне нужно очиститься, прежде чем я сорвусь в бездну.

– Скажите ему… Джун… все в порядке.

Я не знаю, понимает ли он меня.

Краски и звуки кружатся вокруг меня, и мне кажется, что он говорит со мной.

Говорит, чтобы я не волновался.

Я беспокоюсь не о себе.

– Пожалуйста, скажите ему. Скажите Луиджи… – Меня трясет. Я выдыхаю. Я отдаю свои последние силы, чтобы дать силу Бранту.

Чтобы подарить ему мир.

Он не должен думать, что я ненавижу его. Боже, он совсем не должен так думать.

– Сначала были мы… Марио и Луиджи, верно? – Я улыбаюсь, полный ностальгии, и на мгновение я представляю, что парамедик – это Брант. Я представляю его темные волосы и ямочки на щеках, его светло-карие глаза, пронизанные печалью. Я превращаю этого размытого незнакомца в своего брата.

Я представляю, что он Брант, потому что мне так нужно, чтобы он был Брантом.

– Теперь ты должен стать Марио.

Мне кажется, я слышу смех.

Детский смех.

Зовет меня, увлекая за собой.

Еще нет. Еще нет.

– Береги Пич, потому что… никто… – Мои веки содрогаются. Горло перехватывает. Мое сердце бьется с трудом, медленнее и медленнее. – Никто никогда не будет любить ее так… как мы.

Я начинаю терять сознание.

Перед глазами мелькают ослепительные огни.

Мне кажется, что я слышу страшный крик, душераздирающий стон, но он растворяется в смехе, все еще манящем меня куда-то.

– Обещайте мне… что скажете ему, хорошо?

Скажите Бранту. Пожалуйста, скажите Бранту. Он должен знать.

Я не уверен, ответит ли мне парамедик, но думаю, что ответит.

Он должен.

Он должен пообещать мне, ибо что-то внутри меня освобождается.

Бремя. Груз.

Я чувствую себя свободным.

Звуки испаряются, когда я уношусь прочь, следуя за смехом, который эхом раздается вдалеке. Сразу за лучом света.

Я мчусь к ним.

На меня снисходит покой, я бегу босоногий, травинки щекочут ступни, я несусь за божьей коровкой на нашем заднем дворе. В моей руке меч. Великолепный меч, предназначенный для битвы.

Созданный, чтобы спасать дорогое сердцу.

Те, кто дорог, бегут рядом со мной – маленький Брант справа от меня и крошечная Джун слева. Ее мягкие локоны сияют в лучах заходящего солнца, пахнут детской присыпкой и сиренью.

Мы падаем под нашим волшебным домиком на дереве, в глазах горит жажда приключений, воздух наполнен чистотой и добротой.

Брант придвигается ко мне, и мы сидим плечом к плечу с маленькой принцессой, надежно укрытой между нами. Он смотрит на меня с грустной улыбкой.

– Я позабочусь о ней, Тео. Я обещаю.

Я улыбаюсь ему в ответ, когда солнце скрывается за пушистым облаком.

Мы счастливы здесь.

Мы недосягаемы.

Мы вечно юные.

– Я знаю, что так и будет.

Глава двадцать вторая «Первостепенной важности»

Брант, 24 года

Люди придают большое значение всему «первому».

Первые шаги, первые слова, первый поцелуй, первая любовь. Эти события празднуют и запоминают. Их почитают. Аплодисменты, фейерверки, тосты и улыбки.

Но есть кое-что во всем «первом»…

Рано или поздно за ним всегда следует «последнее».

Никто не любит об этом думать. Нет никакой радости в последнем вздохе, последнем «прощай» или шепоте последних слов.

И когда я впервые встретил Теодора Бейли на подъездной дорожке своего дома, когд мой отец расставлял камни вокруг нашего почтового ящика, я точно не думал о последнем разе, когда я услышу его голос.

* * *

– Привет.

Я поднял на него взгляд, отвлекшись от рисования мелом на асфальте. Я пытался нарисовать слона, такого же, как Бабблз, но это больше походило на странное родимое пятно, как на ноге моего отца.

– Привет.

– Я Тео.

– Да, я знаю.

– Откуда ты знаешь? Я переехал сюда только на прошлой неделе.

Я высунул язык от старания, пытаясь нарисовать хобот слона подлиннее, но теперь он получился слишком длинным. Я все испортил. Я вздохнул, опустившись.