Единственный (Изумрудный шелк твоих глаз) (СИ)

Но паршивцу было все равно, что думает о нем венценосный партнер. Его больше занимала большая, пульсирующая в нем горячая плоть короля, приносящая сладостное облегчение. И Герши принялся неумело двигать задом, причиняя заметные неудобства его величеству. Бедняга Габраэл, взвыв в голос, едва успел перехватить слишком уж активного мальчишку прежде, чем его драгоценный член, туго зажатый между ягодиц парня, не пошел на излом.

А потом все слилось для обоих в один жгучий танец взаимной страсти: король, наплевав на попытки сделать все правильно, отпустил себя и просто доверился инстинктам.

И они не подвели.

…Много позже, обнимая Герши и чувствуя, как медленно опадает внутри притихшего партнера его член, Габраэл внимательно рассматривал руки парнишки. Нет, умом он понимал, что шанс найти именно сейчас свою Пару равен мизеру. Что даже у обычных оборотней возможность зачать ребенка в первую течку — нечто из области сказок. Но если дети все-таки появлялись, то считались подарком богов, а за Дарующим, родившего такого ребенка, начинали бегать толпы женихов. Но Габраэл все равно надеялся.

До тех пор, пока его узел не опал совсем. И обмякший член не выскользнул из тут же сомкнувшегося прохода, утянув с собой тонкую нитку жемчужного семени.

Запястья юноши по-прежнему оставались чистыми, без намека на какой-либо рисунок. Нет, еще оставался шанс на то, что божественная магия ошиблась… И что жрец, обследовав Герши завтра утром, сообщит о свершившемся чуде. Но… Габраэл просто ЗНАЛ, что и в этот раз чуда не случилось.

…Они полежали еще немного. Но затем, не обращая внимание на до сих пор подрагивающие ноги и явную слабость в теле, Гершит медленно отодвинулся от мужчины. И так же медленно поднялся с постели, даже не скрывая ликующую улыбку при виде своих чистых запястий.

Низко поклонившись расстроенному королю, юноша торопливо выскользнул из спальни, как был неодетый, лишь бы подальше от того, кому он так понравился. А Габраэл вытянулся во весь рост на примятых их страстью перинах, закинув руки за голову. И бездумно уставился на расписные балки потолка.

Не то… опять не то!

А ведь он уже понадеялся, что его поиски окончены. Так понадеялся, что позабыл даже, КОГДА у него появился брачный браслет.

Семнадцать лет назад.

А Герши много старше…

…Качка была незначительной и вполне терпимой. Арэль ожидал большего дискомфорта. Или, занятый переживаниями, он просто не обращал на нее внимания? Или Варос, рассказывая о морских путешествиях, преувеличивал корабельные неудобства? Так или иначе, но Арэль чувствовал себя сносно. Особенно для того, кто много часов подряд проплакал за закрытыми дверями.

Только недавно подросток пришел в себя настолько, чтобы задуматься о дальнейшем. Воспользовавшись удобствами капитанского гальюна (попросту крошечной кабинки, выступающей за бортом, с дыркой в полу, прикрытой плотной крышкой), Арэль умылся из стоявшей там же бочки с пресной водой. Вот и все незамысловатые удобства. Но для начала и так сойдет.

Пока он отсутствовал, в каюте появился котелок с полуостывшей кашей, кусок хлеба с сыром и кувшин травяного отвара. Видимо хозяин каюты наведывался в нее, пока юноша приводил себя в порядок. Вываленные из сумки вещи как лежали на капитанском столе, так и продолжали лежать. Только с одного угла были небрежно сдвинуты, чтобы освободить место для жестяного подноса.

Подумав, Арэль зачерпнул вязкой каши и… с неожиданной жадностью набросился на еду. Растущий организм, оголодав от эмоций, потребовал своего. Парень и не заметил, как на подносе осталась только чистая, едва не вылизанная посуда.

Отвалив от стола, Арэль осоловело прикрыл глаза, прислушиваясь к тому, что творилось в его животе. Было как-то спокойно и тихо, лишь поскрипывали доски обшивки, где-то далеко хлопали паруса, да из-за оконца доносилась негромкая, незамысловатая песенка на два мальчишеских голоса. Видимо юнги, занятые каким-то делом, пытались подобрать слова в рифму, чтобы хоть чем-нибудь занять свои рты, пока их руки трудились.

Наконец, определившись, мальчишки звонко и очень ехидно запели на весь корабль:

У кока Кари нету талии…

У кока Кари талии,

У кока Кари талии,

Он не умеет обнимать.

Его по морде били чайником,

И сковородкой, и паяльником,

Потом ведром и снова чайником.

И научили обнимать.

А у старшого нету совести.

А у старшого нету совести.

А у старшого нету совести.

Он юнг не хочет отпускать.

Ему по морде дали чайником,

И сковородкой, и паяльником,

И утюгом, и умывальником,

И приучили отпускать.

А у Зарото руки длинные,

А у Зарото руки длинные

А у Зарото руки длинные

Он всюду любит их совать.

Его по морде били чайником,

И сковородкой, и паяльником,

И утюгом, и умывальником,

И отучили их совать…

На этом пассаже раздался разъяренный рев — видимо до кого-то из вышеперечисленных донеслась эта… поэзия. И теперь попытались дать по мордам уже самим юнгам. Судя по грохоту, мату и заливистому хохоту бедовых пацанов — безрезультатно. А потом шум отодвинулся в сторону, и Арэль услышал, как уже откуда-то с высоты два ехидных голоса во всю глотку прогорланили последний куплет: