Единственный, кому ты веришь

Чтобы отметить окончание съемок, продлившихся несколько недель, Крис устроил в «Ла-Форш» скромную вечеринку. Я не танцевала целую вечность – с той самой поездки на мыс Белый Нос, – и, когда Крис пригласил меня на танец, думала, что уже не сумею двигаться в согласии с партнером, даже под медленную музыку, но на самом деле больше всего боялась, что навсегда разучилась прикасаться к мужскому телу. Клер танцевала с Марком, take те now baby here as I am, hold me close, try and understand[57], Катрин кружилась одна, раскинув руки и напевая, desire is hunger is the fire I breathe, love is a banquet on which we feed, Жозетта выполняла роль диджея, come on now try and understand the way I feel when I'm in your hands, take my hand come undercover, they can't hurt you now, can't hurt you now, пахло ветивером, напомнившим мне аромат одеколона, которым пользовался отец, я дышала этим запахом в детстве, когда папа брал меня на руки; Крис молчал, я чувствовала, как бьется его сердце, because the night belongs to lovers, because the night belongs to lust, because the night belongs to lovers, because the night belongs to us. Между танцующими расхаживал Мишель, он сообщил, что слово, которое в Книге Екклезиаста принято переводить как «суета» («суета сует», хевел хавалим), изначально обозначало облачко пара, в которое превращается зимой дыхание. «Спасибо, Мишель», – сказала я. Когда танец закончился, мы с Крисом вышли на улицу, он закурил. Воздух был ледяной, одинокие снежинки падали на желтые нарциссы у скамейки. Крис вдруг громко произнес: «Суета сует!» – и мы засмеялись, увидев облачко пара. Было ужасно холодно, но в нас теплилась жизнь. Крис закричал во все горло: «Суета сует!!!», я подхватила, и мы снова смеялись, хохотали до изнеможения как сумасшедшие.

Эпилог

В кабинете мэтра Дэлиня, адвоката месье Поля Милькана

Послушайте, мэтр, я сделал все, что вы просили, хотя вы, на минуточку, мой адвокат, и мне казалось, я вам достаточно плачу, чтобы избавить себя от необходимости выполнять вашу работу. Суду нужны были конкретные доказательства того, что моя жена не намерена возвращаться к нормальной жизни и больше не желает заботиться о детях, – вот, извольте, принес на блюдечке. Искренне не понимаю, в чем проблема.

Да, но только потому, что судья – женщина! Неужели никак нельзя попросить другого судью? Мужчина лучше в этом разберется, я уверен.

Ну разумеется, ей в лицо я этого не скажу! Вы меня за идиота держите, мэтр? Просто ее упрямство мне кажется несправедливым и бесчестным. Я, в конце концов, ничего плохого не сделал!

Ну и что, что Катя – племянница моей жены? Мы не кровные родственники. Я ее люблю! И она меня любит. В этой стране что, уже нельзя пожениться людям, которые любят друг друга?

Родство по браку, мэтр, по браку, не забывайте! Я ей не родной дядя! Какое кровосмешение? И примите во внимание, что, когда я наконец получу развод, которого добиваюсь уже несколько месяцев, у нас с Катей не будет вообще никакой родственной связи – ни биологической, ни по браку, и я смогу на ней жениться. Что тут сложного-то? Младенец разберется.

Отягчающие обстоятельства?! Ну и терминология, мэтр! Можно подумать, я совершил преступление. Вы чей адвокат – мой или моей жены?

Да-да, судья, кто же еще, я понимаю. Нет у нас никаких отягчающих обстоятельств, только романтические, то есть смягчающие. Все ведь произошло случайно. Я мог встретить Катю где угодно – в супермаркете, в кафе на углу, в своей театральной студии. Но так уж вышло, что мы познакомились, потому что она переехала к нам после смерти родителей, которые погибли в дорожной аварии. Я не пытался ее соблазнить, если судья хочет знать. Мы подолгу разговаривали, постепенно узнали друг друга и влюбились. Это вполне естественно. О'кей, она на двадцать пять лет моложе меня. И что? Вуди Аллен, между прочим, женился на приемной дочери своей супруги!