Единственный крест

— Вот так и пережила. Месяца четыре кричала по ночам, все родителей звала, а потом замолчала. Будто створки раковины закрылись.

Сидорин стоял немного в стороне, обдумывая что-то.

— Зинаида Васильевна, а у Лизы кто-нибудь есть? Родственники, друзья родителей?

— Я простая воспитательница, ребята. Может, есть, а может, нет. Второе вернее, а так разве девочка у нас оказалась бы? Вы извините, мне пора. Маленькие они, за ними догляд постоянный нужен.

— Зинаида Васильевна, последний вопрос, — Асинкрит извинительно прижал руку к груди.

Воспитательница улыбнулась:

— Если только последний, а то меня с работы уволят.

— У вас… есть такая практика… Одним словом, можно ребенка взять на выходные?

Зинаида Васильевна вмиг стала серьезной.

— Практика-то есть… Только, ребята, думайте хорошенько. Я ведь когда вас увидела, все поняла.

— Что поняли? — покраснела Алиса.

— Да вы не смущайтесь. Два-три года детей нет — и сразу в панику. Вот увидите, все получится. Детдомовского малыша на выходной взять можно. Только, как бывает? Раз возьмут, другой, а потом пропадают. А ребенок себя винить начинает, думает, плохой он, если от него отказались. Придешь, бывало, в спальню, а у него вся подушка мокрая… Подумайте. — И, попрощавшись, быстро направилась к корпусу.

Обратно они шли молча. Каждый сосредоточенно думал о своем. Первой не выдержала Лиза.

— Нет, почему она решила, что мы…

— И не говорите. Словно у нас на лице написано, что мы — это не мы.

— Вы… ты опять со своими шуточками. Я серьезно.

— И я тоже. Думаю, что мороженое мы с Лизой поедим, и уже через три дня.

— Хочешь сказать…

— Хочу.

— Тебе ее не дадут. Лучше возьму я, а ты присоединяйся.

— Вот это здорово! Кто первый предложил?

— А я женщина. И не смей мне говорить про опыт! Одна про него говорит, теперь второй.

Сидорин остановился.

— Лиза, Елизавета Михайловна.

— Что?

— Жизнь проста, когда ее не гонишь…

— Нечестно, это совсем другое дело.

— Лиза, повторяю: жизнь проста, когда ее не гонишь…

— Хорошо, хорошо. А идешь, идешь себе, как дождь…

— Правильно. Я с тобой согласен.

— С чем?

— Лизу возьмешь ты.

— Думаешь?

— Конечно. А я присоединюсь…

В благодарном порыве Толстикова поцеловала Сидорина в щеку. Но потом, словно испугавшись своих эмоций, сказала:

— Только ты не подумай ничего.

— А если подумаю?

— Ну и напрасно. Я однолюбка. И вообще, ты не в моем вкусе. Что ты смеешься?

— Все-таки удивляюсь я вашему брату. Только-только на шею бросалась…

— Что я делала?!

— Бросалась, а потом тут же гадости: «Не в моем вкусе». Да что я, картошка, чтобы быть в чьем-то вкусе? И, кстати, у тебя завышенная самооценка, Елизавета Михайловна. Или мания величия.

— Это почему же? Я честно сказала, что ты не в моем вкусе, я оценила твое благородство…

— Остановись. Пожалуйста. Ничего не заметила? Жаль. Процитирую: «я честно сказала», «я оценила». А может так быть, что ты — не в моем вкусе?

Лиза растерялась. Она посмотрела на Сидорина, чьи глаза пылали праведным гневом, а уста готовились произнести нечто еще более праведное и обличительное. Толстикова опустила голову, вздохнула, как нашкодивший ребенок, и сказала тихо:

— Жизнь проста, когда ее не гонишь…

— Ну… проста. Только мы сейчас о другом.

Лиза продолжала стоять, опустив голову. Сидорин вздохнул.

— Твоя взяла: а идешь, идешь себе, как дождь…

Вечером мобильный телефон Сидорина неожиданно встрепенулся, огласив тишину холостяцкой квартиры мелодией из кинофильма о Шерлоке Холмсе.

— Слушаю.

— Это я. Добрый вечер. Узнал?

— Добрый. Конечно узнал.

— Ты все сердишься на меня?

— Честно?

— Да.

— И без обид?

— Конечно.

— Не сержусь.

— Я что звоню… Спасибо тебе — день был замечательный. Я последний год выходные просто ненавидела. Не знала, куда себя деть…

— И тебе спасибо. День и впрямь удался.

— О чем думаешь? О Лизе?

— И о ней тоже. А еще вспоминаю, говорил или нет?

— Что говорил?

— Какой у тебя красивый голос. Только ты не подумай чего-то такого… Это я так, констатирую факт.

— А все-таки вредный, Сидорин!

— Есть грех.

— Я тоже вспоминаю: говорила или нет…

— Что я чертовски красив, умен и обаятелен?

— Нет, другое. — Лиза почему-то не поддержала шутливую интонацию Сидорина. — Асинкрит, хочу спросить. Ты… Короче, я совсем не в твоем вкусе? Если не хочешь, можешь не отвечать.

— Отчего же? Отвечу. Совсем наоборот.

И вновь разговор закончился для Сидорина неожиданно. Торжественным голосом Лиза заключила:

— А вот ты, Асинкрит Васильевич, не в моем. Абсолютно. — И нажала на кнопку «отбой».

Глава двадцать вторая.
Зачем тебе это нужно?

— Дядя Асинкрит! — восторгу Аси не было предела. — Это вы?

— Неужели я так изменился, тезка? — было видно, что стоявшему на пороге глазуновской квартиры Сидорину приятно столь бурное изъявление радости.

— Проходите, пожалуйста. Мама, дядя Асинкрит пришел.