Единство и одиночество: Курс политической философии Нового времени

Только Жан — Жак Руссо, в середине XVIII века, совершит радикальную инновацию и заговорит о «суверенитете народа» в том же смысле, в каком о суверенитете говорили Боден и Гоббс. У Руссо народ должен взять в свои руки государственную машину и учредить республику, где законодательная власть будет принадлежать собранию граждан. Суверенитет народа так же неотчуждаем и неделим, как и суверенитет короля, — у него не может быть представителей. Хотя Руссо и совершает революцию в понимании суверенитета, для его жеста были основания в самом понятии — ведь суверенитет настолько возвышен и абстрактен, что он никому в отдельности не принадлежит, а значит — принадлежит всем (res nullius — res omniwri).

В результате Американской и Французской революций именно понятие Руссо закрепилось в государственном праве и в XX веке стало универсальным конституционным принципом. Впрочем, «суверенитет» можно смещать и дальше. Так, позднейшая либеральная традиция (XIX–XX века) фактически утверждает суверенитет индивида в противовес государству, и это понимание несет в себе страшную опасность для государственного суверенитета, так же как государственный суверенитет разрушил в свое время суверенность трансцендентного. Сегодня говорят о кризисе государственного суверенитета, который становится проницаем для капитала, для международных организаций и корпорации, для террористов и для военных интервенций США. В то же время принцип индивидуальных прав и прав народов, во имя которого ведутся «гуманитарные интервенции», подозрительно смахивает на новую версию суверенитета (индивидов, малых наций), с той разницей, что он столь часто обеспечивается извне. Поэтому можно вести речь, как это делает Жак Деррида[12], о борьбе суверенитета против суверенитета. Понятие суверенитета может служить как консолидации (внутри определенных границ), так и разрушению, раздроблению единства в поисках абсолютной атомарности («неделимости») и атомарного абсолюта.

3. Репрезентация

А Предпосылки

В самом общем смысле, репрезентация есть форма самоотношения, самовыражения и самоуправления конечного субъекта. Поскольку в силу своей конечности субъект не может управлять собой прямо, то он управляет собой через посредство образа или буквы. Поскольку субъект не может полностью познать себя и мир, он прибегает к символам, то есть к объектам, смысл которых выходит за их рамки, не принадлежит им. Поскольку субъект, наконец, не может полностью себя выразить, реализовать, воплотить, он прибегает к тем же самым символам в целях самоманифестации. Репрезентация связана, таким образом, с тремя функциями — власти, познания и манифестации.

Хотя понятие «репрезентации» возникло еще в Средние века, его центральное положение в политической теории относится к Новому времени. Именно Новое время, открыв бесконечность космоса и по — новому переосмыслив единство мира как одиночество, стало нуждаться, во — первых, в специальной сфере политического воображаемого как в конституирующем выражении власти, а во — вторых, нашло в репрезентации способ синтеза, в светской сфере, единства с единичностью и олицетворения единства общества в единичном лице (это поздняя трактовка Гегеля, но она верна для политической репрезентации в целом).

Но форма репрезентации связана с перманентным кризисом. Как только из статической она становится динамической, то есть переходит из проекта самоуправления в проект самооснования, сразу же, наряду с творческим импульсом, возникает необходимость в самоподавлении и самозабвении. Репрезентация, в качестве среднего термина самоотношения, норовит подчинить себе обе его стороны, то есть самого субъекта, а субъект, со своей стороны, пытается создать нечто непредставимое, неподражаемое и неуправляемое.

Б. Предыстория