Эдипов комплекс. Мама, я люблю тебя

Он: „Он и раньше там был, так что я его мог видеть“.

Я: „А зачем же ты всунул нож?“

Он: „Не знаю“.

Я: „А как выглядит ножичек?“

Он приносит мне его.

Я: „Ты думаешь, что это, быть может, маленький ребенок?“

Он: „Нет, я себе ничего не думал, но мне кажется, что аист или кто другой однажды получил маленького ребенка“.

Я: „Когда?“

Он: „Однажды. Я об этом слышал, или я вовсе не слышал, или заговорился“.

Я: „Что значит заговорился?“

Он: „Это неверно“.

Я: „Все, что ни говорят, немножко верно“.

Он: „Ну да, немножко“.

Я (сменяя тему): „Как, по-твоему, появляются на свет цыплята?“

Он: „Аист выращивает их, нет, боженька“.

Я объясняю ему, что курицы несут яйца, а из яиц выходят цыплята. Ганс смеется.

Я: „Почему ты смеешься?“

Ганс: „Потому что мне нравится то, что ты рассказываешь“.

Он говорит, что он это уже видел.

Я: „Где же?“

Он: „У тебя“.

Я: „Где же я нес яйца?“

Ганс: „В Гмундене ты положил яйцо в траву, и тут вдруг выскочил цыпленок. Ты однажды положил яйцо — это я знаю, я знаю это совершенно точно, потому что мне это мама рассказывала“.

Я: „Я спрошу маму, правда ли это“.

Ганс: „Это совсем неверно, но я уже раз положил яйцо, и оттуда выскочила курочка“.

Я: „Где?“

Ганс: „В Гмундене; я лег в траву, нет, стал на колени, и дети тут совсем не смотрели, а наутро я и сказал им: „Ищите, дети, я вчера положил яйцо“. И тут они вдруг посмотрели и вдруг нашли яйцо, и тут из него вышел маленький Ганс. Чего же ты смеешься? Мама этого не знает, и Каролина этого не знает, потому что никто не смотрел, а я вдруг положил яйцо, и вдруг оно там оказалось. Верно. Папа, когда вырастает курочка из яйца? Когда его оставляют в покое? Можно его есть?“

Я объясняю ему это.

Ганс: „Ну да, оставим его у курицы, тогда вырастет цыпленок. Упакуем его в ящик и отправим в Гмунден“».

Ганс смелым приемом захватил в свои руки ведение анализа, так как родители медлили с давно необходимыми разъяснениями, и в блестящей форме симптоматического действия показал: «Видите, я так представляю себе рождение».

То, что он рассказывал няне о смысле его игры с куклой, было неискренне, а перед отцом он это прямо отрицает и говорит, что он только хотел видеть Вивимахер. После того как отец в виде уступки рассказывает о происхождении цыплят из яиц, его неудовлетворенность, недоверие и имеющиеся знания соединяются для великолепной насмешки, которая в последних словах содержит уже определенный намек на рождение сестры.

«Я: „Во что ты играл с куклой?“

Ганс: „Я говорил ей: Грета“.

Я: „Почему?“

Ганс: „Потому что я говорил — Грета“.

Я: „Кого же ты изображал?“

Ганс: „Я ее нянчил как настоящего ребенка“.

Я: „Хотелось бы тебе иметь маленькую девочку?“

Ганс: „О, да. Почему нет? Я бы хотел иметь, но маме не надо иметь, я этого не хочу“.

(Так он уже часто говорил. Он боится, что третий ребенок еще больше сократит его права.)

Я: „Ведь только у женщины бывают дети“.

Ганс: „У меня будет девочка“.

Я: „Откуда же ты ее получишь?“

Ганс: „Ну, от аиста. Он вынет девочку, положит девочку в яйцо, и из яйца тогда выйдет еще одна Анна, еще одна Анна. А из Анны будет еще одна Анна. Нет, выйдет только одна Анна“.

Я: „Тебе бы очень хотелось иметь девочку?“

Ганс: „Да, в будущем году у меня появится одна, которая тоже будет называться Анна“.

Я: „Почему же мама не должна иметь девочки?“

Ганс: „Потому что я хочу иметь девочку“.

Я: „Но у тебя же не может быть девочки“.

Ганс: „О, да, мальчик получает девочку, а девочка получает мальчика“[117].

Я: „У мальчика не бывает детей. Дети бывают только у женщин, у мам“.

Ганс: „Почему не у меня?“

Я: „Потому что так это устроил Господь Бог“.

Ганс: „Почему у тебя не может быть ребенка? О, да, у тебя уже будет, подожди только“.

Я: „Долго мне придется ждать?“

Ганс: „Ведь я принадлежу тебе?“

Я: „Но на свет принесла тебя мама. Значит, ты принадлежишь маме и мне“.

Ганс: „А Анна принадлежит мне или маме?“

Я: „Маме“.

Ганс: „Нет, мне. А почему не мне и маме?“

Я: „Анна принадлежит мне, маме и тебе“.

Ганс: „Разве вот так!“»

Естественно, что ребенку недостает существенной части в понимании сексуальных отношений до тех пор, пока для него остаются неоткрытыми женские гениталии.

«24 апреля мне и моей жене удается разъяснить Гансу, что дети вырастают в самой маме и потом они при сильных болях, с помощью напряжения, как Люмпф, выходят на свет.

После обеда мы сидим перед домом. У него наступило уже заметное улучшение — он бежит за экипажами, и только то обстоятельство, что он не решается отойти далеко от ворот, указывает на остатки страха.

25 апреля Ганс налетает на меня и ударяет головой в живот, что случилось уже однажды. Я спрашиваю его, не коза ли он. Он говорит: „Нет, баран“. — „Где ты видел барана?“

Он: „В Гмундене. У Фрица был баран“ (у Фрица была для игры маленькая живая овца).

Я: „Расскажи мне об овечке — что она делала?“

Ганс: „Знаешь, фрейлейн Мицци (учительница, которая жила в доме) сажала всегда Анну на овечку, так что овечка не могла встать и не могла бодаться. А когда от нее отходят, она бодается, потому что у нее есть рожки. Вот Фриц водит ее на веревочке и привязывает к дереву. Он всегда привязывает ее к дереву“.