Эдит Пиаф

Билл возвращается верхом на лошади!" (англ.)

Он долго смеялся.

Несколько минут спустя приехал Марсель; он был один, без Люсьена. Вероятно, с трудом от него отделался. На лесной дорожке он поместил нас в багажник и запер на ключ.

- Если меня попросят его открыть, я скажу, что потерял ключ, и поеду его искать.

К счастью, у американских "кораблей" багажники, как трюмы. В лагере Лок-Шелдрейк у каждого боксера был домик, бунгало. Марсель приметил один свободный, расположенный в отдалении от других, и привез нас в него.

Все же, если подумать, надо было быть безумцем, чтобы решиться на такое. Ведь нас мог обнаружить любой, кто пришел бы убрать в доме или проверить проводку.

"Понимаешь, Эдит,- объяснял, смеясь, Марсель,- считается, что любовь очень вредит боксерам перед матчем. У них слабеют ноги, они теряют дыхание и силы".

Он доказал как раз обратное. Все ночи он проводил с Эдит и никогда еще не был в лучшей спортивной форме.

Итак, мы устроились в бунгало. Поскольку оно не предназначалось для заселения, в нем не было никакой еды, горячая вода отключена. Вечером Марсель приносил нам сэндвичи, пряча их под курткой. А так как любовь вызывает аппетит, ночью он съедал добрую половину. Завтрак, следовательно, мы "пропускали".

Пили мы только воду из-под крана. Еще счастье, что ее не перекрыли. Каждый раз, когда Эдит пила, она сама от себя приходила в умиление:

- Ты подумай, как же я люблю Марселя, если это хлебаю... Отравлюсь... как пить дать!

Далее все приобретало более драматический характер:

- В ней чертова уйма микробов. Ты никогда не видела каплю воды под микроскопом?

- Нет, а ты?

- Тоже нет, но знаю. Один военный врач мне объяснял. Он только что вернулся из колоний, был в полном курсе.

- Но мы-то не в колониях, а в Америке.

- Еще страшнее. Они сыплют в воду столько дезинфекции, что кожа сходит с желудка. Видишь, к чему приводит любовь: к самоубийству!

И мы хохотали, но не громко. Нас могли услышать.

Этот курс водолечения был очень труден для Эдит, которая всегда пила вино. Чуть больше, чуть меньше, но каждый день. Она не валилась с ног, споить ее было трудно, но всегда пребывала слегка навеселе. То, что она теперь перешла на воду, служило, быть может, самым веским доказательством любви, которую Эдит когда-либо испытывала к мужчине.

Мы жили почти впотьмах. Днем шторы были закрыты. Ночью нельзя было зажигать свет, и мы ложились спать с курами. Что за жизнь!

Вечером Марсель приходил счастливый, в хорошем настроении. Раз или два он раздобыл пива, обычно он приносил молоко. Эдит смеялась: "Что мы тебе телята?"

Он брал ее на руки и кружил в воздухе. Он обожал это. Эдит ему пела:

Счастлива от всего, счастлива от ничего,

Лишь бы ты был здесь...

Но она говорила за себя, я ведь не получала ночной компенсации в постели, и от нашей дачной жизни лезла на стенку. Десять дней монастырского режима довели меня до ручки.

Через две недели нас ожидала награда: Марселя - чемпионат мира, нас свобода!

Вывез он нас из лагеря так же, как и привез,- в багажнике. Это было в день официального приезда Эдит. Американцы так и не поняли, как это она оказалась в Нью-Йорке, миновав аэродром Ла Гардиа.

Мы заняли две меблированные квартиры, одну над другой. Это было очень удобно, и соблюдались все приличия.

За Марселем следила Спортивная федерация, которая шутить не любит. Считалось, что его оберегают. Отель кишел сыщиками, похожими на гангстеров типа Аль Капоне из фильмов о временах сухого закона.

Становилось по-настоящему страшно. Марселю угрожали в письмах и по телефону. В таком стиле: "Напрасно тренируешься, ты даже на ринг не поднимешься". Или: "Мы с тобой разделаемся, прежде чем ты прикоснешься к нашему Тони..."

Марсель смеялся, Люсьен нервничал, Эдит лезла на стенку:

"Они здесь гангстеры все до единого! Ты не в Париже, Марсель. Нужно принять меры предосторожности".

Она вообразила, что Марселя могут отравить, и нашла решение: превратила меня в морскую свинку. Она заказывала бифштекс и говорила: "Момона, съешь половину". Вторая шла Марселю. То же самое она делала с овощами, фруктами. "Разрежь грушу пополам и съешь". Остаток доедал Марсель.

Так было в продолжение всего времени перед матчем. Из ее мужчин я ни для кого бы этого не сделала, клянусь, ни для кого. Но он - другое дело.

Чтобы понять, что такое чемпионат мира в Нью-Йорке, нужно его пережить. Все в движении - люди, от мала до велика, деньги, от доллара до миллионов.

Спортивные журналисты упрекали и обвиняли Эдит:

"Марсель Сердан не ведет аскетического образа жизни, как полагается чемпиону", "Он дорого за это заплатит", "Титул чемпиона еще не в кармане", "Его любовная связь наносит ущерб тренировкам".

Эдит волновалась, боялась оказаться виноватой. Она молилась святой Терезе. Давала обеты - мне не говорила какие, чтобы потом иметь возможность внести поправки. Она не находила себе места. Почва уходила у нее из-под ног, и у меня тоже. Эдит отыскала церковь со статуей святой Терезы, и за один раз мы поставили туда столько свечей, сколько она не получала за целый год.