Эдит Пиаф

вопить: "It's Cerdan!* Гип, тип, гип ура!" И так без конца. Потом

они узнали меня и стали орать на наш мотив: "Жизнь в ро-зо-вом!

Жизнь в ро-зо-вом!"

______________

* "It's Cerdan!" - "Это Сердан!" (англ.)

И я запела, Момона, как пела на улице. В воздухе стоял

праздничный аромат: пахло жареной картошкой, сахаром, потом. Со

всех сторон неслась музыка. Не можешь себе представить, что это

было!

В другой раз я пошла на матч смотреть Марселя. Он так

захотел.

- Я не хочу, Марсель, мне страшно.

- Мне тоже страшно, когда ты выступаешь, но я прихожу тебя

слушать. Ты всего прекрасней, когда поешь. Бокс - моя работа.

Нужно видеть, как мужчина делает свое дело, чтобы узнать его

по-настоящему.

Его доводы всегда так просты, что возражать невозможно.

Вначале я зажмурилась, Я слышала звуки ударов по голому

телу, и мне было больно. Я боялась, что все они сыплются на него.

А публика кричала, свистела, в воздухе висел табачный дым. Вокруг

все хрустели кукурузой, щелкали орешками. Это было ужасно. Я

открыла глаза.

Кончилось тем, что, скрючившись в своем кресле (мы бы могли

поместиться там с тобой вдвоем), я орала: "Давай, Марсель,

давай!"

Это был он и не он! Он не спускал глаз с противника, таких

глаз я у него никогда не видела, жесткие, быстрые, прищуренные.

Он победил. Но у него была рассечена скула, подбит глаз. Чуть не

плача, я бросилась к нему, как мать, которая хочет утешить своего

ребенка, когда тот возвращается в крови.

Очень мягко он оттолкнул меня: "Не нужно, Эдит. Это пустяки.

Это входит в мою работу".

Ну, разве не прекрасный ответ! Он такой милый. Если бы ты

знала, до чего он милый!"

Я знала.

"Журналисты так старались, так бегали за нами, что Марсель

согласился на пресс-конференцию. "Идиллия двух французских

"звезд" в Нью-Йорке" - лакомый кусок для всех газет! Пришли все

до одного. Кто курил, кто жевал резинку, кто вытащил ручку, кто

еще нет.

Марсель пошел напролом. Он всегда идет прямым путем. Если бы

ты слышала, как он им выдал! Мне он сказал: "Ты ничего не должна

говорить; я бы вообще хотел, чтобы тебя здесь не было". Но я не

уходила, я хотела все слышать.

Там был запасной выход, я спряталась за дверью. Марсель

стоял так, что никто не мог к ней пройти.

"Ну так вот. Вас интересует только одно. Значит, не будем

зря терять времени. Вы хотите знать, люблю ли я Эдит? Да.

Любовница ли она мне? Она мне любовница только потому, что я

женат. Если бы я не был женат и у меня не было детей, то она

стала бы моей женой. А теперь пусть тот, кто никогда не изменял

своей жене, поднимет руку".

Все остолбенели.

"Вы можете задавать мне любые вопросы, но на эту тему я все

сказал. Завтра я увижу, джентльмены вы или нет".

Назавтра в газетах о нас не было ни слова, а я получила

огромную, как небоскреб, корзину цветов с запиской: "От

джентльменов женщине, которую любят больше всего на свете!"

Во Франции такого не дождешься!

Момона, ты меня не узнаешь. Марсель меня изменил. У него

такое чистое сердце, что, когда он на меня смотрит, я чувствую

себя отмытой, как будто в моей жизни ничего не было.

С другими мне всегда хотелось начинать все с нуля. С ним я

это сделала".

В жизни Эдит произошла еще одна значительная перемена. С Марселем она ни за что не платила. Бумажник вынимал он.

"Знаешь, не так-то легко заставить его принять подарок. Но я

нашла выход: как только он мне что-нибудь дарит, я тотчас делаю

ему подарок в ответ.

Вот смотри, Момона. Он купил мне мое первое норковое манто.

Какая красота!"

Это было трогательно. Нет, гораздо сильнее. У вас сердце переворачивалось, когда вы видели, как ее маленькая рука гладила мех, погружалась в него, брала его полными пригоршнями. И дело было не в качестве и не в цене подарка, ей на это было наплевать. Эдит сама могла заплатить за него. Лаская мех, она ласкала Марселя, наслаждалась любовью, в которую погружалась...

"Норковое манто... Мне бы в жизни в голову не пришло, а ему

пришло! Ты бы видела, как он доставал чековую книжку,- лорд!

Я со всех ног бросилась к Картье и купила ему пару запонок

самых лучших, с бриллиантами, и еще часы и цепочку, все, что

попалось на глаза! Он достоин всего самого лучшего. Когда я ему

все принесла, он радовался как ребенок. Он схватил меня на руки,

поднял в воздух и стал кружить по комнате.

Он сводит меня с ума, Момона. Я теряю разум. Единственно,

мне больно, что мы не все время вместе. У нас разные профессии...

И потом Маринетта. Я внушаю себе: он прав, что не оставляет ее,

но все равно страдаю.

Завтра встаем пораньше и едем к портному. Марсель в этом

ничего не понимает. У него нет вкуса, в Африке родился. Ничего,

научу его уму-разуму. Итак, нужно его одеть...".

Для меня все повторялось заново... "Для начала нужно его одеть...". Сколько раз я слышала эту фразу!

Эдит обожала одевать своих мужчин. Все через это прошли. Бедняга Марсель, он однажды пришел во Дворец спорта в сером костюме в полоску шириной с мизинец. Эдит и мне заказала такой. Он у меня еще сохранился, я его никогда не носила, настолько он был некрасив. А на Марселе, в довершение, была фиолетовая рубашка и жуткий галстук с оранжевыми разводами...