Едкое солнце

Итак, мы вроде как стали подругами. Я и Валентина. Мы курили. Фоном играла пластинка, тёплый блюз разливал по дому покой и уют, и было что-то магическое в сплетении жалобного стона трубы с шорохом дождя. Иногда мы смеялись, и в этом тоже ощущалось немало приятного и непривычного. Со стены за нами наблюдала Мадонна своими нежными керамическими глазами. Мужчины сегодня не посещали нашу женскую общину. Оставшийся день я старалась не думать ни о чём серьёзном, и, должна заметить, мне это даже удалось. Я – сама себя не узнаю в который раз за одну неделю – завершила работу над вышивкой салфетки. Я управилась гораздо быстрее Пенелопы.

Утром я готовила нам завтрак. Ну как готовила – ходила, мешалась у Валентины на пути. Мы проснулись рано, небо было умытым и синим, солнце улыбалось, ласковое, обновлённое. Это было воскресенье, и мы собирались ехать на службу в церковь. Валентина укомплектовала свежую выпечку собственного приготовления в плетёную корзину, а мне напомнила не забыть мою салфетку. Вскоре мы парковались в деревне. Люди потихоньку сползались к церкви.

Валентина здоровалась с синьорами и их редкими спутниками, на меня кидали взгляды, исполненные милости и оценочных вычислений. Валентина раздала большую часть выпечки нищим, тянувшим руки на паперти, остальное предназначалось священнику, его жене, детям и худенькому министранту лет двенадцати. На синьорах были сатин, поплин, батист и, конечно, кружева, много кружев, всё представительно, грандиозно, и я не могла не заметить, как выгодно отличалось от этих «роскошеств» изящное платье Валентины. Пока она обсуждала с двумя дамами неслыханный рост цен на яйца и овощи, я стояла в стороне. У Нино хватило такта не являться в деревенскую церковь. Наверняка он водил маму куда-то в более престижное местечко.

И вдруг я увидела Пьетро, красивого (впрочем, это не новость), в чистых брюках и выглаженной рубашке, он медленно двигался, ведя под руку маленькую пожилую синьору. Свою бабушку. Он заметил меня и улыбнулся, кивнул. Вот и не верь в бога после таких моментов. Они вошли в узкие двери церкви. Мне стало необычайно хорошо на душе. От того, что Пьетро всё ещё улыбался мне; и ещё – лицо его бабушки выглядело таким мягким, родным, самым добрым на свете…

Мы тоже вскоре вошли. Пьетро с бабушкой сели наискосок от нас, чуть впереди. Дама с покрывалом, что таращилась на меня с выражением глубочайшей заинтересованности у входа, проворно заняла место рядом со мной. Пока священник ещё не начал, она мне сказала:

– В январе это непременно Бенедетта, что значит «благословенная».

Спереди, звякая бусами, обернулась синьора, полная негодования:

– Лучше Аделаида, ведь, скорее всего, девочка родится в середине месяца.

Её соседка, овеваясь чёрным, как смоль, веером, источая тяжёлый запах духов, также включилась в спор:

– Нельзя, Аделаида – это вдова, всегда вдова. Нельзя. Лучше Лоретта, значит «лавровое дерево».

Напряжённый голос позади меня возразил:

– Нет, Лоретта – моя свекровь. Она будет очень недовольна. Лучше Италия, хорошее имя.

Бусы впереди меня недовольно брякнули на пышной груди. Сильнее замахал рядом с ней веер.

– Орнелла не занята этим делом, менструация началась на неделю позже, и только, – успокоила заботливых синьор Валентина.

Женщины отвернулись, их будто по углам раскидали, и в повисшей тишине возмущённо трещали теперь только их веера и бряцали украшенья. Синьоры словно обиделись от такой бестактности с моей стороны – не оказаться беременной после того, как они проявили столько заботы и внимания. Значит, Нино поплакался маме, и потрясённая синьора Флавио вместе с молниями разметала по округе слово о моём грехопадении.

– Всё равно, – прошептала синьора рядом со мной и положила сухую кисть в кружевах и перстнях на мою руку, – лучше бы это была Бенедетта.

Заговорил священник:

– Во имя Отца и Сына и Святого Духа, аминь…

– Аминь… – раздалось следом со всех мест.

– Милость господа нашего Иисуса Христа, любовь Бога и Отца и причастие Святого Духа да будет всегда с вами…

Но мне стало дико интересно, с чего все решили, что у меня непременно должна быть девочка. Это что, наказанье в некотором роде? Она будет блудницей, а я буду страдать? Так, что ли? Мне кажется, я бы больше страдала из-за сына: ревновала бы его, как синьора Флавио своего пушистого зайчика Нино…

– …Исповедуюсь Господу всемогущему, творцу неба и земли, и Сыну его единородному Господу нашему Иисусу Христу, и преблагословенной Деве Марии, и святому Иоанну…

Я наблюдала затылок Пьетро в густых зарослях волос. Как бы мне хотелось уткнуться в него носом и вдыхать с закрытыми глазами…

– …и святому Михаилу Архангелу, и апостолам Петру и Павлу…