Едва замаскированная автобиография

— Девственность? В Эллесмере? — говорит Дейв.

— Ты хочешь сказать, что девочки в Эллесмере отличаются особой распущенностью? — говорю я.

— А по какой еще причине девчонка пойдет в шестой класс паблик скул, в которой полным-полно изголодавшихся по сексу мальчишек? — говорит Дейв.

— Пожалуй, ты прав!

— Вот еще одна причина возненавидеть наших родителей, говорит Дик. — Если бы они послали нас в Эллесмер, мы бы не оставались до сих пор девственниками.

— Говори только за себя, — отвечаю я, возможно, с излишней поспешностью.

— Ну, ты все же несколько запоздал.

Я замечаю, что Алекс следит за нашей беседой с увлеченным интересом. Если не пресечь этого в зародыше, моя репутация беспутного мужчины может пострадать.

— Ну, вполне возможно, что с тобой произойдет то же самое, — говорю я.

— Очень надеюсь, что нет, — говорит Дик.

— И кто же сорвал твой цветок? Титулованная красотка или мордастая шлюха? — спрашивает меня Дейв.

— Я бы тебя попросил… — Я кошусь в сторону Алекса. — Pas devant les enfants[2].

— Еще один заход? — спрашивает Ник.

— Не стоит. Нам через двадцать минут нужно быть на месте, — говорю я.

— Тогда лучше воздержаться от пива, — благоразумно заявляет Дейв. — Э-э… padrone. Per favore. Cinque grande grappa![3]

* * *

Кажется, ее зовут Камилла. Или Симона. Одно из таких похожих, но не совсем французских имен, и я понимаю, что это позор — не помнить имя девушки, с которой я потерял свою невинность, но это не должно особенно удивлять, если учесть все обстоятельства.

А обстоятельства таковы: а) у меня нет времени, чтобы познакомиться с ней получше, и б) я совершенно пьян. Насколько я припоминаю, она — тоже. Иначе эта бедная девочка и не смогла бы поддаться такому неопытному, смешному и неловкому человеку, каким я был в тот этап моей жизни.

Потому что, напомню, это расцвет моего слоунского периода. Это время, когда, пытаясь произвести впечатление, я говорю, имитируя акцент, свойственный высшему обществу. При этом в присутствии Дейва, Дика и Ника я стараюсь этого не делать, потому что они знают, как я говорил раньше, и могут поиздеваться надо мной.

Верный правилам, изложенным в «Справочнике слоун-рейнджера», я одеваюсь как сквайр, который старше меня лет на тридцать: костюм из твида, рубашка Viyella, низкие коричневые башмаки, ярко-красные носки и пестрый галстук, либо, если я хочу внести нечто более моложавое, красный шейный платок. Кроме того, для полного соответствия у меня на голове мягкая коричневая фетровая шляпа, купленная несколько месяцев назад в Locks на Сен-Джеймс. Естественно, Дику потребовалась такая же. Он одет несколько более по-уличному, чем я: бежевые вельветовые брюки, грубые башмаки, полосатая рубашка, куртка «барбур» — весь стиль «слоун» несколько подрывает бенеттоновский свитер с большой буквой «В».

Задним умом я сейчас понимаю, что оба мы выглядели ужасно. Но я не думаю, что это справедливо — судить о себе в юности с позиций современности. Все равно что осуждать спартанцев за их слишком суровое отношение к своим детям. Нужно помнить, что начало 80-х — это совсем другая страна. Иные ценности, иная манера одеваться — все иное.

То же бывает, когда я разглядываю фотографии той поры — свои и своих друзей. Мне инстинктивно хочется съежиться, разорвать фотографии на мелкие клочки, чтобы никогда больше не вспоминать эти ужасные прически, нелепые наряды, тошнотворную неотесанность. Как только можно было позволить себе выглядеть так нелепо, неприлично, по-идиотски в стиле начала 80-х?

Но потом я вспоминаю, что это относится не только ко мне. Все были такими. Дело в том, что, живя в начале 80-х, вы просто не сознавали, что живете в начале 80-х. В то время вы думали о них не в прошедшем времени, а как о чем-то современном, почти о будущем.

Как бы то ни было, но я рассказывал вам о Камилле/Симоне/Как-ее-там, которая должна была доказать правильность моей теории тем, что смотрела на меня не с мыслями «брр, что это за болван!», а с мыслями «ха, выглядит ничего, пожалуй, я с ним лягу». Я говорю об этом с уверенностью, потому что после одного ливня, нескольких бренди, несчитанных сигарет и трех часов с момента нашей встречи именно так она и поступает.

Кафе, где мы сидим, очень дорогое, потому что находится около площади Св. Марка, а это означает, что ни наша сторона, ни другая, эллесмеровская, состоящая из разочаровывающе бесцветной сестры Гейвина и еще пяти-шести девочек, не может позволить себе заказать что-либо более примечательное, чем один эспрессо, очень медленно выпив бесплатно подаваемый вместе с ним стакан воды. Официантка в накрахмаленном белом фартуке возбужденно вертится поблизости. Мы стараемся говорить тише.