Едва замаскированная автобиография

Она стоит на собачьих лапах величиной, подходящей датскому догу, а ручки кранов по величине соответствуют гребным винтам океанского лайнера. Вместо затычки какой-то лязгающий жезл внутри металлической трубы в духе Хита Робинсона. Темная полоска там, где эмаль вытерлась под действием долгие годы извергавшейся воды. Наполняется она целую вечность, гремя и содрогаясь, как паровой двигатель. Вода бурого цвета и пахнет ржавчиной. Но она горячая и в большом количестве, и мне нравится, как комната наполняется паром. Ну почему я не провел детство в доме, где такие замечательные ванны?

Я лежу на кровати, завернувшись в большое белое полотенце, начиная привыкать к этой весело живущей стране, лениво играя со своим прибором и прикидывая, есть ли еще время поонанировать — может быть, представив себе Молли; она сгодится как последняя виденная мной особа женского пола, не лишенная, как мне начинает казаться, привлекательности благодаря своим пронизывающим серым глазам и величественным манерам высшего класса, — как вдруг раздается стук в дверь.

— Ты идешь? — спрашивает Молли.

— Черт! — шиплю я, соскакивая с кровати. — Дай мне еще хоть пять минут!

— Хорошо, тогда встречаемся внизу.

— Где?

— На кухне. Ты легко найдешь. Это…

Но я слишком занят борьбой со шпильками и запонками своей рубашки, чтобы прислушиваться к ее объяснениям. Особенная беда с запонками. Они дешевого типа, с шелковым шнурком, и утолщения по концам слишком велики, чтобы пройти в прорези манжет. Неужели нельзя было подарить мне на восемнадцатилетие пару овальных золотых запонок с монограммой, как всякому нормальному человеку?

Потом возникает проблема с бабочкой. Надеть цветную и нарушить формальности? Или черную, потому что она выглядит элегантнее, а я не на выпускном балу — я в реакционном захолустье, где что-либо замысловатое могут принять за грубое нарушение этикета. Я останавливаюсь на черном галстуке, который сделан из плотной баратеи, а не из мягкого шелка, и завязать его гораздо труднее. И кроме того, я хочу завязать его хорошо. Я не хочу выглядеть человеком, который научился завязывать галстуки, только поступив в университет. Я хочу выглядеть так, будто занимаюсь этим с колыбели и это не составляет для меня никакого труда. Но для того, чтобы казалось, что я завязываю галстук без всяких усилий, нужно потратить массу времени.

Проходит гораздо больше времени, чем обещанные Молли пять минут, прежде чем я поспешно спускаюсь вниз, брожу по темным коридорам, открываю и закрываю двери пустых комнат, прислушиваясь к голосам. Примерно после восьмой попытки меня находит удача, и я вхожу в ярко освещенный коридор. Он выглядит гораздо более обжитым, чем остальная часть дома: истертые каменные полы, грязные стены, покрашенные как в больнице и украшенные старомодными фотографиями и охотничьими гравюрами. В конце видна полуоткрытая дверь, из которой доносятся приглушенные голоса.

Я быстро шагаю вперед, изображая глуповатую улыбку и готовясь принести извинения, и то, что открывается моим глазам, заставляет меня замереть на месте. Я вижу Эдварда и Молли, которые сидят за столом спиной ко мне. Напротив них сидят миловидная юная девушка и парень лет девятнадцати с резкими чертами лица и волосами до плеч.

Я хочу развернуться и бежать, спрятаться, утопиться в декоративном озере, но меня уже заметили. Парень встречается со мной взглядом. Он злобно ухмыляется. А резкий голос женщины средних лет вопрошает:

— Джош, это ты? Мы все здесь.

— А-а-а, э-э-э… я кое-что забыл, — отвечаю я, медленно отступая назад.

— Если ты еще протянешь, то останешься без супа, — произносит голос. — Маркус, что с тобой?

Парень заливается хохотом.

— Иди сюда, Джош, — говорит Молли, оборачиваясь. — Мы тут… Ох! — Она какое-то мгновение серьезно смотрит на меня, а потом тоже начинает хохотать. То же происходит со всеми остальными, когда я робко проникаю в комнату, чувствуя себя как тот человек из городского фольклора, который обделался, будучи одет в тонкий белый костюм. Руфус. Эдвард. Младшая сестра. Красавица-мать. Сурового вида мужчина во главе стола.

Ни на ком из них нет вечернего туалета.

Утешение странников

Где-то у меня в шкафу все еще висит старый костюм из твида. Брюки его длинноваты, и, даже если носить их на подтяжках, приходится подтягивать вверх задницу, чтобы не подметать землю манжетами.

А вот пиджак отличный. На четырех пуговицах, удлиненный, с узкими лацканами, косыми карманами — такие делали в эдвардианском стиле в конце 60-х, когда этот костюм и был сшит для моего отца в Бирмингеме портновской фирмой «Хэкетт & Ярсли». Это название можно увидеть на внутреннем кармане, и я помню, как гордился, впервые обнаружив его. Тогда я подумал: ну, это не простой костюм.