Шифлер и Мунк проводят вместе много времени – в ресторанах, в доме Шифлера на Оберштрассе, в безвкусно обставленной комнате Мунка в гостинице Гибфрида, где он показывает новые офорты. Но внезапно Мунк исчезает, оставив Шифлера в полном неведении. Проходит несколько недель, прежде чем Шифлер получает письмо из Копенгагена. «Гостиница, где я жил, была опасным местом – нередко дело доходило до скандалов, и особенно часто в последнее время… Мои нервы в совершенном расстройстве…» – пишет Мунк.
В изгнании (1905–1908)
Смутное время
1905 год выдался в Европе неспокойным. От своих чешских друзей Мунк получал известия о беспорядках в огромной Австро-Венгерской империи, в частности, они подробно описывали ему конфликт между чехами и немцами в Бёмене. Беспокойство внушало ему и развитие событий в Норвегии, которая, судя по всему, шла к открытой конфронтации со Швецией. Все громче заявляла о своих имперских амбициях и Германия. В Гамбурге стоял наготове флот – кайзер собирался отправить его в Марокко, чтобы продемонстрировать миру свою военную мощь.
Несколько морских офицеров, готовящихся к походу, жили в гостинице Гибфрида. Что там, собственно, произошло у них с Мунком, непонятно, хотя художник в своих дневниковых записях несколько раз возвращается к событиям в гостинице. Одно можно сказать с точностью – вино там лилось рекой. Возможно, Кольман, по чьей инициативе Мунк поселился у Гибфрида, не совсем удачно выбрал для него пристанище. Он сам пишет, что за время, пока Мунк жил в гостинице, с ним случилось три припадка. Однажды он начал крушить все подряд, и после ему пришлось откупаться от неприятностей. В другой раз Мунку почудилось, что пришли его недруги и среди них Бёдткер. В дело вмешался американский врач – очевидно, тоже проживавший в гостинице. Он предупредил хозяина, что дело может кончиться плохо, и оказался прав, поскольку следующий приступ ярости начался с того, что Мунк поссорился из-за какой-то мелочи уже с самим хозяином гостиницы. За хозяина вступился один из морских офицеров. Мунк стал выкрикивать в адрес офицера бранные слова и потребовал, чтобы они по славной норвежской традиции вышли на улицу «разобраться». Однако офицер проявил похвальную выдержку и никуда «выходить» не стал. Кончилось все тем, что Мунка выгнали взашей, и ему пришлось провести ночь, шатаясь по кафе, прежде чем его снова пустили в гостиницу.
Поутру хозяин сообщил Мунку – неизвестно, так ли это было на самом деле, или хозяин просто решил припугнуть возмутителя спокойствия, – что офицер не смог снести оскорблений и решил вызвать Мунка на дуэль. Правда, тем временем флот уже снялся с якоря и отплыл в Марокко, так что художнику предоставлялось несколько недель отсрочки!
Демонстративное вторжение кайзера Вильгельма в сферу интересов Франции вызвало «марокканский кризис» и поставило Европу на грань войны. Тем временем в Гамбурге Мунк осознал всю серьезность своего личного кризиса и срочно уехал в Копенгаген, даже не уведомив об отъезде Шифлера.
В Копенгагене, в «маленькой убогой» гостиничной комнатенке, его посетил Голдстейн. Ту встречу датский приятель Мунка запомнил во всех подробностях. На комоде лежал гребень с поломанными зубьями и клочьями волос. На столе – четыре воротничка, три галстука и небольшая сумка – весь багаж Мунка.
На полу валялся красный дырявый носок. Голдстейн поддел его зонтиком и сказал: «И это поклонник прекрасного Эдвард Мунк – тот Мунк, который своими картинами дарит людям вечную красоту…»
Мунк, рисуясь, высокопарно ответил: «Я в состоянии создавать прекрасное только для других. Это мой крест. На мои картины изливается раскаленная лава моего мозга». Потом он стал рассуждать о женщинах, сказав, что они станцевали канкан на его сердце и «нагадили» в его мозгу. «У меня пробоина в области ватерлинии. В затишье плавание идет хорошо, а в бурю в лодку заливает вода».
В поисках затишья, надеясь в спокойной обстановке обдумать сложившуюся ситуацию, Мунк отправился в весенний Осгорстранн, где дачный сезон еще не начался. Художник осознавал, что испытывает нечто похожее на манию преследования, и связывал свое состояние с нервным перенапряжением – как-то он изобразил перепады своего настроения в виде кривой с острыми пиками. Его состояние действительно напоминало маниакально-депрессивный психоз. Мунк обратился к врачу, и тот посоветовал ему отдохнуть – поехать в санаторий или на воды.
Однако у художника не было желания отдыхать. Наоборот, он был полон творческих планов. Возможно, улучшению его настроения и появлению новых идей способствовали вести, пришедшие от доктора Линде, который испытывал чувство вины за историю с фризом. Желая возместить Мунку убытки, Линде сделал предложение о покупке последней версии «Женщин на мосту» за 4000 марок. Правда, сразу он хотел выплатить только 1000 марок, а остальное – по 500 марок каждые полгода.