Эдвард Мунк. Биография художника

За лето состояние глаза Мунка заметно улучшилось. В сентябре художник продлил у доктора Редера срок действия свидетельства, хотя, признаться, не так уж строго соблюдал предписанную изоляцию. Судя по всему, он использовал его скорее как оружие в случае, если надо было отделаться от неприятных забот.

В августе в Экелю удалось проникнуть шведскому журналисту, который приехал в компании с критиком и художником Пола́ Гогеном, сыном великого француза, – кстати, Пола́ был наполовину датчанином и через несколько лет переселился в Норвегию. Журналист был так польщен честью, оказанной ему великим человеком, что предпочел забыть о профессиональном долге: «Глупо тратить час столь драгоценного времени на вопросы». Мунк («весь в белом, статный и стройный») рассказал ему о своих новых картинах – при этом он оговаривался, что работать приходится с осторожностью, потому что правый глаз нуждается в отдыхе.

Шведскому журналисту, однако, не сразу удалось понять, что такое он видит перед собой. Дело в том, что Мунк продолжал работать в своей обычной манере. И как всегда, отправной точкой для творчества ему служила наблюдаемая действительность – в данном случае пятно на глазу. В результате появилось немало довольно странных рисунков и акварелей. Некоторые из них представляют собой чисто клиническое исследование травмы. Например, художник нарисовал лист бумаги с нанесенными на нее буквами, «стертыми» в месте, где их закрывало ему пятно, и указал расстояние от бумаги до глаз. В другой раз он расчертил бумагу на клетки, чтобы таким образом установить точную область поражения зрения. Любопытно, что именно такой метод диагностики в 1940-х годах начал с успехом применять один швейцарский врач, который наверняка ничего не знал об этих опытах Мунка – они не были опубликованы.

Постепенно художник начал интегрировать пятно в изображения окружающего мира. Нередко оно обретало форму угрожающей черной птицы или черепа. Эти работы не были окончены, в творчестве Мунка они остались как бы за скобками. После того как глаз выздоровел, художник больше не обращался к подобным мотивам.

Болезнь серьезно напугала Мунка. В письмах к Шифлеру больше нет и речи о каких-то поездках; художник постоянно пишет о том, что нуждается в покое для улучшения состояния глаза и здоровья в целом.

Мунк по-прежнему дружил с Яппе Нильсеном, «единственным, кто мог беспрепятственно войти в ворота Экелю, в то время как остальных людей держала на расстоянии надпись «Извольте позвонить». В письме к Луизе Шифлер он называет Яппе «мой лучший друг». Их крепко связало совместно пережитое в молодости. Яппе никогда не раздумывал, когда Мунку нужна была помощь; важную роль он сыграл в жизни Мунка в 1908–1909 годах, когда художник особенно нуждался в поддержке.

Мунк не остался в долгу – ведь и сам Яппе частенько нуждался в помощи. На примере Яппе можно было наблюдать, к чему приводит человека с творческими задатками неспособность воплотить в жизнь свою мечту. А Яппе был весьма одаренным человеком, к тому же он отлично разбирался в искусстве, но его собственная писательская карьера не задалась. В какой-то мере ему удалось найти себя в журналистике, но по большому счету он вел довольно бесцельное существование. Даже своего дома у него не было – жил Яппе вместе с семьей своей сестры.

Близкие отношения между Мунком и Яппе далеко не всегда шли художнику на пользу. На Мунка, случалось, возлагали ответственность за ругательные – и довольно категоричные – рецензии его друга. Кроме того, газеты не упускали случая поиронизировать насчет неутомимости, с которой Яппе восхвалял Мунка, или пройтись по поводу проблем Яппе с алкоголем.

В мае 1930 года Яппе умер. Ему едва исполнилось 60 лет. Среди тех, кого «Дагбладет» попросила откликнуться на это печальное событие, был и Мунк. Мунк вспоминает, каким Яппе был в молодости, как он шокировал Кристианию в 1880-е годы:

Красивый молодой человек с южной внешностью изрядно раздражал захолустный городишко тем, что носил черную шелковую рубашку. Но совсем непростительным грехом была его дружба с Хансом Егером, которой он оставался верен до последнего. Те, кому выпадала честь познакомиться с ним поближе, находили в нем преданного и добросердечного человека.

В старости Мунк без друзей не остался, хотя по какой-то причине отношения между ним и Равенсбергом испортились, Гирлёфф перебрался в Тронхейм, а Харальда Нёррегора, как и следовало ожидать, поглотили заботы, связанные с новой семьей. После смерти Яппе Мунк по-хорошему мог опереться только на двоих из старых приятелей: Сигурда Хёста и Енса Тиса. Появились и новые знакомые, вроде Шрейнера или молодого Рольфа Стенерсена, но Мунк, конечно, не мог рассчитывать, что с ними у него установятся столь же прочные связи, какие были с друзьями, испытанными многолетней дружбой.