Эдвард Мунк. Биография художника

Увлечение Макса Линде не встретило понимания у жителей Любека, поскольку доктора интересовало исключительно современное – и в особенности современное французское – искусство. Настоящим украшением его сада стала впечатляющая коллекция скульптур Родена. В собрании Линде были произведения Вюйяра[65], Боннара[66], Мане, Моне и Дега.

Первые несколько дней в Любеке Мунк приходил в себя. Кольман слал ему из Берлина гравировочные формы, краски и пожелания всяческих успехов в работе.

Из Любека Мунк написал тете Карен, что ему подвернулся заказ и он надеется немного заработать. Но уже 18 ноября художник приехал в Берлин – он привез по меньшей мере четыре гравюры, выполненные сухой иглой, и сделал по ним у Фельсинга пробные оттиски.

Через неделю Мунк вернулся в Любек. Краткое пребывание в Берлине не пошло ему на пользу. Он так и не успел заказать новые оттиски со старых форм, хотя и появились покупатели. «Слишком много забот свалилось мне на голову, так что спокойно поработать не удалось», – объяснял он позднее.

Линде же был вполне доволен тем, как идет дело. У него возник план: Мунк должен сделать графическую «папку», куда вошли бы не только портреты членов семьи, но и изображения дома и окрестностей.

Возможно, идею подал сам Мунк. У него уже был опыт работы с «папками». Но сама мысль создать «семейный альбом» в графике была совершенно новой. Семья Линде оставила за собой права на все формы и оттиски. Мунк, по всей видимости, не возражал. Скорее всего, у него не было особого выбора. За папку он получил 1700 марок, плюс Линде заплатил ему еще 300 марок за другие работы. Сказать, что эти деньги были не лишними для Мунка, – значит не сказать ничего.

В «семейную папку» Линде в окончательном варианте вошло шестнадцать работ. По большей части это были тонкие психологические портреты членов семьи, но нашлось место и нескольким парковым пейзажам, и изображениям скульптур, и монументальному офорту с роскошным особняком хозяев. Господин и госпожа Линде пожелали, чтобы папка осталась личным достоянием владельцев и не превращалась в предмет торговли. Кольман получил свой экземпляр оттисков при условии, что после его смерти они вновь вернутся к семье Линде.

Ну а пока Кольман был жив и здоров и все так же энергичен. Ему удалось продать мунковскую «Летнюю ночь» своему гамбургскому другу за 700 марок. Этим он в очередной раз спас художника от финансовой катастрофы. Получив от него деньги, Мунк послал Голдстейну, которому изрядно задолжал, странноватое письмо:

Cher ami![67]

Отныне тебе надо только сообщить твой теперешний адрес – и с моих губ посыплются золотые слова. А вот захочу ли я поведать тебе о путях свинца, для меня судьбоносных, неизвестно, но – жди.

Писано в 1902 году, в Любеке (ганзейском городе).

Затем Мунк еще раз побывал в Берлине, но пребывание в большом городе в который раз не пошло ему на пользу. Его затянул круговорот пирушек: художник много пил, и это сказывалось на работоспособности. Кольман был в отчаянии, ему кажется, что у Мунка не все в порядке с головой:

В три часа ему приходит в голову снять студию и рисовать обнаженную женскую натуру, в четыре – снять квартиру, где бы он мог хранить свои картины, вечером он хочет немедленно уехать в Париж, а придя ко мне в гости, находит вид, открывающийся из окна моей комнаты на Фридрихштрассе, настолько живописным, что собирается писать его уже на следующий день. Поневоле начинаешь задумываться: не так ли начинается помутнение рассудка?

К этому времени все, кто мог быть хоть как-то связан с Туллой или ее друзьями, стали для Мунка врагами. В Берлине по-прежнему было много скандинавов – так что враги преследовали его повсюду. Нервное возбуждение, усугубленное спиртным, нередко приводило к стычкам и публичным скандалам. Среди прочих Мунк крупно повздорил с Фельсингом, когда вносил в печатной мастерской исправления в формы. «Воздух наэлектризован, враг неподалеку – повсюду маленькие электрические разряды, у Фельсинга – мощная гроза» – так описал он это событие. Хуже всего было то, что Мунк впутал в ссору и Линде, на ходу выдумав, будто доктор и его жена выказывали недовольство печатником. Линде пришлось извиниться и заплатить обиженному Фельсингу.

Несмотря на этот и другие неприятные эпизоды, не остается сомнений, что между Мунком и семьей Линде сложились доверительные дружеские отношения. Доктор поддерживает с художником тесную переписку, извещает его о состоянии здоровья членов своей семьи, мальчики передают «дяде Мунку» приветы. Мунк в комфортной обстановке бывал приятен в общении – со своим беглым, хотя и не всегда правильным немецким языком он произвел на семью Линде впечатление «прекрасного, многосторонне развитого и образованного человека».

Линде был тонкой натурой и лучше Кольмана понимал, сколь тесно невоздержанность и подчас возмутительное поведение Мунка связаны с его чувствительностью и творческим началом. Сам Мунк в письме доктору объяснял это так: «Я словно специально выращиваю в своей душе опасные бактерии – хотя Кольман и старается изо всех сил их извести».