— Славно, что ты у меня такая, — кивнул отец, — Софья с Ольгой съели бы живьем!
— Может быть, поэтому они не авиаторы?
— Возможно! — кивнул Кокорев. — А сейчас просвети батьку, с каких пор ты числишься замужней женщиной, или об этом ты тоже забыла?
— Это в моей истории болезни записано?
— Именно. Но сама понимаешь, без подробностей. Просто в графе семейное положение записано «замужняя».
— Ранило не вовремя, — вздохнула Ара, понимая, что такое так просто не объяснишь. — Хотела вам все по-человечески сообщить, как только война закончится…
— Не все наши планы реализуются с той точностью, на какую мы надеемся, — почти спокойно прокомментировал ее тираду отец. — Итак?
— Я вышла замуж.
— Поздравляю, — улыбнулся отец, — но боюсь, мать тебя не поймет. Да и мне такое как-то непривычно. Вот так вот сразу и замуж? Без знакомства, без помолвки, без колоколов… Ну, ладно бы, просто переспала. Ты пилот, тебе можно. Залетела?
— Нет, — ответила Ара, чувствуя, что краснеет. Отчего-то стало стыдно, да так, что она даже про боль и слабость забыла. И отчего? От того, что отец заподозрил ее в небрежности или оттого, что он все-таки прав, и так делать нельзя?
— Тогда что? — продолжил между тем отец.
— Я, папа, была на войне, — сказала она в ответ, впервые сформулировав в словах тогдашние свои обстоятельства и чувства. — Я еще после первого боя так испугалась, что еле себя в руки взяла. Выйти замуж — это как вернуть себе нормальность. Не знаю, как объяснить. Но он был тем, кто мне нужен, там, где я находилась, и тогда, когда его предложение меня нисколько не удивило.
— Похоже на стихи, — задумчиво произнес Кокорев. — То есть, такой случай, какого, может быть, всю жизнь ждешь?
«О как! — удивилась Ара. — И кто из нас двоих больший романтик?»
— Да, наверное, — сказала она вслух. — Но, хочешь верь, хочешь нет, я ни тогда, ни после ни разу в своем решении не усомнилась.
— Да, дела, — тяжело вздохнул отец. — Твои чувства, дочь, я, кажется, понимаю, но мать все видит несколько по-другому. И свадьба — это как раз ее епархия, в смысле, право жены. Ладно, с помолвкой мы уже опоздали. Знакомство так или иначе состоится. А что насчет колоколов? В церкви, небось, не были?
— Боюсь тебя разочаровать, отец, — сказала тогда Ара, — но с колоколами ничего не выйдет.
— Так, — прищурился отец, — значит, иноверный?
— Вроде того, — хмыкнула Ара, которую вдруг пробило на смех. — Олег теоретически, иудей. Но просить его перейти в мою веру, я не стану. Это не обсуждается.
— Значит, иудейской веры… Не было еще у нас в семье, — задумался Кокорев. — Но все когда-нибудь случается в первый раз. Олег… А дальше?
— Шкловский. Он капитан 2-го ранга и командир моего полка.
— Отчество случайно не Аронович? — очевидным образом удивился Арин отец.
— Да, — подтвердила Ара. — Откуда ты?..
— Любопытное совпадение, — покачал головой Кокорев. — Понимаешь, Варя, какое дело. Арон… Ну, его все Александром кличут. Так привычнее. Но дело не в этом. Александр Михайлович Шкловский — хозяин самого крупного в стране частного конструкторского бюро. Бронеход наш тяжелый, к слову, его разработка. А сын у него, если память мне не изменяет, как раз авиатор. Служит на флоте. Тебе Олег про семью что рассказал?
— Много чего, — призналась Ара, — но про эту сторону вопроса мы не говорили. Я ему ведь о тебе тоже ничего не рассказала…
— Тэкс… и узнать, о том ли Шкловском мы говорим, никак?
— Если тебе приспичило, — предложила она, — позвони и спроси.
— И о чем мне его спрашивать? — растерялся Кокорев, которого смутить, надо постараться.
— Скажи, что был у дочери в госпитале. Вспомнил, что у него сын на флоте…
— Умно! — кивнул отец. — Ох твои бы мозги да в мирных целях! Я бы всех поувольнял нахрен, а тебя назначил председателем совета директоров. Даже без образования. А что, Варвара, может, все-таки согласишься? Федьку пошлю каким-нибудь филиалом заведовать, а тебя на его место — исполнительным директором, а?
— Не выйдет, — улыбнулась Ара. — И я не соглашусь, и совет директоров не одобрит. Но за доверие спасибо!
— Жаль, но… Неважно! Пойду позвоню Шкловскому…
— Давай!
Пока отец ходил к телефону, Аре сделали укол морфия, и она смогла, наконец, собраться с мыслями. Не то, чтобы под наркотой так уж хорошо думалось, но всяко лучше, чем под аккомпанемент сильной боли. А ей, если честно, было, о чем подумать. О себе, любимой, и о том, как жить дальше. За прошедший месяц, они с Ленкой хватили лиху, как говорится, не по возрасту, и не по званию. Формально обе они оставались курсантами Академии, а по факту получили «
«В принципе, можно считать, что я уже дважды пережила свою смерть». — Это была безрадостная правда, тем более в ее возрасте.