— Даже не знаю. Ты метаешь ножи и лазаешь по стенам.
Она бросает мне горсть попкорна, прежде чем нажать на кнопку, чтобы откинуть своё кожаное сиденье.
— Я вынуждаю тебя пойти со мной в кино?
— А что, чёрт возьми, мне ещё делать, пока я на дежурстве? Я словно привязан к твоей ноге, — жалуюсь я, но на самом деле вовсе этого не делаю.
Алекс игриво улыбается мне.
— Больше похоже на то, что ты привязан ко мне членом, — говорит она, нажимая «play» на пульте дистанционного управления.
Фильм проецируется на гигантский экран, но я почти не обращаю внимания на глупое кино, не тогда, когда Александра сидит здесь, выглядя так, как сейчас. Её щеки пылают светло-розовым румянцем, такими они кажутся постоянно в последнее время. Она одета во фланелевые клетчатые пижамные штаны с белой майкой и розовые тапочки в виде кролика.
У девушки есть способность сделать наряд безумно сексуальным. Я думаю, что это в миллион раз сексуальнее, чем прозрачное платье, которое она носила в ту ночь, несмотря на то, что это платье теперь занимает особое место в моём сердце.
— А что это вообще такое? — спрашиваю я.
—
— Это что, Протровский фильм?
— Ты что, шутишь? Это американский фильм. Это практически «
Теперь я громко фыркаю.
— Ты пытаешься послать мне не очень тонкий намёк, что я тебя приручил?
— Как пожелаешь, Телохранитель.
Алекс смеётся, и я не могу удержаться от улыбки, как чёртов лунатик, что, кажется, я и делаю в последнее время: улыбаюсь, как идиот.
Я сажусь в кресло рядом с ней, устраиваясь в ультра-удобном кожаном кресле. Я был в театре во дворце, но не в том, что в летней резиденции, который гораздо менее вычурный. И всё же,
— Это то, что получаешь, будучи королевских кровей?
— Просмотр кино дома? Разве вы не делаете это в Кентукки?
Я смеюсь, потянувшись к её миске за попкорном.
— Мы не смотрим фильмы в наших частных кинотеатрах в наших летних резиденциях.
— Ладно, тогда
Я пожимаю плечами.
— В моём городе никогда особо не было чем заняться. Только на открытом воздухе: рыбалка, грязевые ванны, тюбинг по реке, распитие самогона (
— Грязевые ванны?
— О, господи, конечно же, ты никогда не была в грязевых ваннах.
— Звучит грязно.
— Это весело. Вы едете и разрываете грязевое поле в грузовике.
— Да, звучит очень весело, — произносит Алекс, скептически глядя на меня.
— Здесь, в деревне, у вас должен быть тюбинг. Тебе бы это понравилось. У вас есть идеальная река для этого за домом. Держу пари, у вас там также хорошая рыбалка.
— Рафтинг, ты имеешь в виду?
— Тюбинг — это не то же самое, что рафтинг, — смеюсь я. — Тюбинг — это сплав по реке с ящиком пива и музыкой.
— Моё детство было связано с уроками музыки, этикета и белыми платьями с оборками на матчах по поло.
Я бросаю в девушку попкорн.
— Вах, вах, вах, — поддразниваю я. — Твоя бриллиантовая диадема была слишком тяжёлой? Не пытайся произвести на меня впечатление своим трагическим воспитанием, несчастная маленькая богатая девочка.
Алекс смеётся, отражая мою атаку попкорном.
— Стой, стой! Я говорю, что твоё детство было, наверное, веселее моего.
— Да, — признаюсь я, когда на меня накатывает внезапная волна ностальгии по родному городу. — Мои родители — хорошие люди. В моём городе полно хороших людей. Но сейчас численность сокращается.
— Но почему?
Я пожимаю плечами.
— Люди переезжают в более крупные города.
— Переезжают в другие страны, — добавляет она.
— Да, и это тоже. Шахта закрылась, всё стало сложнее для большинства людей в городе, которые там работали.
— Это печально, — говорит Александра. — Ты скучаешь по Кентукки, не так ли?
Я пытаюсь стряхнуть с себя чувство ностальгии.
— Конечно. Если ты уедешь, то будешь скучать по Протровии?
— Иногда мне кажется, что да, — признаётся она. — Множество раз, я не знаю. Когда я была ребёнком, то притворялась, что я не принцесса.
— Разве большинство маленьких девочек не
— Не суди меня. Я знаю, это звучит неблагодарно, девушка, у которой есть всё, хочет быть обычным человеком.
— Всё в порядке, я уже знаю, что ты избалованный ребёнок, — шучу я.
Принцесса забрасывает меня попкорном.
— Задница.