Ее величество кошка

– Ничего не имею против кошачьего искусства. Но с чего начать?

– Первейшим, главным для нас искусством мне представляется искусство рассказывать истории – забыла, как оно называется…

– Литература.

– Вот-вот. Нам придется изобрести литературу для кошек. Кроме энциклопедии со всей полезной информацией, появятся истории с действующими лицами и их приключениями. Вполне можно будет начать с наших подвигов, чтобы создалась наша собственная…

– Мифология? – подсказывает Пифагор.

– Она самая, мифология фелисите.

– Кем ты видишь саму себя, Бастет, романисткой или поэтессой?

Опять этот несносный кот иронизирует! Во мне зреет бунт при одной мысли о вечной непочтительности самцов ко мне и вообще ко всему женскому полу.

Очень хочется задать ему взбучку, но я удерживаюсь от лапоприкладства.

– Я серьезно. Однажды я напишу книгу, где поведаю о своей жизни.

– Как, скажи на милость? Кошачий алфавит – и тот пока отсутствует.

– Сначала я буду рассказывать свою историю устно, а потом либо научусь писать и запишу ее человеческими буквами, либо продиктую тому, кто запишет ее вместо меня.

– Мечтать не вредно, но будем реалистами: мы – всего лишь кошки. У нас и рук-то нет. Несмотря на то что человеческая цивилизация рухнула, мы пока неспособны с ней конкурировать.

Я ничего не отвечаю, хотя все больше убеждаюсь, что доминирующим на планете видом станет тот, который не только продемонстрирует свою силу и ум, но и преуспеет в искусствах. А еще я понимаю, что обязана расширять свои представления о прекрасном, уходя от сугубо кошачьих критериев.

Мы кружим по лабиринту, увешанному сотнями картин.

Внезапно до нас доносится крик.

Это моя служанка. Мы бежим на крик. Она таращит глаза на картину, изображающую женщину, у которой на месте глаз две дырки. Я взволнованно спрашиваю Пифагора:

– Что с ней?

– Уничтожен величайший шедевр человеческой живописи! Эта женщина с выколотыми глазами – «Джоконда» Леонардо да Винчи. Кто-то проковырял в ней две внушительных дыры.

– Кто?!

– Наверное, это произошло во время гражданской войны. Есть люди, которым доставляет удовольствие портить все, что красиво.

До меня никак не доходит весь смысл этих слов.

– Жаль картину, конечно. Но посмотри вокруг, здесь полно других. Нет причин так убиваться. Это лишь неодушевленный предмет.

– Этот был особенным. Эта картина считалась красивейшей на свете, – втолковывает мне Пифагор.

– Чем же она так хороша?

– Дело в том, что женщина, которую изобразил художник, пристально смотрела именно на тебя. Ее улыбка выражала удивительную безмятежность и спокойствие.

Честно говоря, по художественной ценности эта картина значительно уступает, по-моему, «Плоту “Медузы”», где герои агонизируют и при этом пожирают друг друга.

– Лучше продолжим поиск моего сына и других беглецов с острова.

Мне понятно, в чем важность искусства: это красиво, это может наводить на размышления, но, насколько я знаю, это не спасает жизни.

Мы идем дальше по огромным безмолвным залам, где видим тела туристов – они с фотоаппаратами, – и дежурных в форме и фуражках. Я огибаю их, стараясь смотреть только на стены.

Роман сообщает, что за залами французского и итальянского искусства начнется египетская экспозиция.

Там тоже разбиты витрины и опрокинуты статуи. Внезапно Роман подзывает меня.

– Смотри, вот твоя тезка. – Он указывает на скульптуру из черного камня. – Это богиня Бастет, ей пять тысяч лет.

Я подхожу и вижу величественную кошку с человеческим телом. Меня бросает в дрожь от одной детали – щелки у нее во лбу, совсем как у меня.

Меня изваяли целых пять тысяч лет назад. Мыслимое ли дело?

Со мной творится нечто странное. После сострадания, смеха и грусти я испытываю новое сильное чувство, которое ранее мне было неведомо.

У меня подгибаются лапы, кружится голова. Я теряю сознание и падаю.

Мои веки захлопываются.

Мой дух покидает Лувр, и перед глазами предстает совсем иная картина.

У меня не лапы, а руки с ладонями. На пальцах у меня кольца, на запястьях тяжелые разноцветные браслеты.

Что-то в этом роде я уже видела во сне, но сейчас это, кажется, не сон, а реальность.

У меня две груди, прикрытые тонкой тканью. На ногах сандалии. Передо мной два огромных каменных надолба, черный и белый, за ними – толпа простершихся людей.

Я провожу ладонью по лицу и нащупываю пальцами шерсть и вибриссы. Голова у меня по-прежнему кошачья, но все остальное теперь… человечье. Вместо гибкого позвоночника у меня теперь жесткая, как дерево, спина. На лбу я нащупываю третий глаз – щель, заложенную драгоценным камнем.

Так вот что произошло! Я перенеслась на пять тысяч лет назад в храм Бубастис.

– Бастет! Бастет!

Я слышу свое имя, его скандирует боготворящая меня толпа.

Я вскидываю руку, и все замолкают.

– Друзья мои! – обращаюсь я к толпе. – Я пережила невероятное мгновение. Я побывала в трансе и увидела будущее! Я видела себя в далеком заморском музее, в северной стране, в окружении моих друзей-людей. У меня было кошачье тело, и звалась я Бастет.

По площади проносится волна шепота.