Ее внутреннее эхо

Катя весело врала, щебетала, а про себя думала, что ничего более отвратительного в жизни еще не испытывала. И надо как-то заканчивать эту некрасивую роль гулящей жены. Еще раз удивляясь про себя Митиному терпению в аналогичной ситуации, она твердо решила рассказать Альберту правду, тем более что уехать снова на съемки возможности не было, а так долго не видеть Митю ей казалось невероятным.

Вечером пришли какие-то гости, она машинально улыбалась и подавала на стол блюда, купленные уже готовыми в супермаркете на первом этаже соседнего дома.

В поисках лопатки для торта она забрела в «чуланчик». Сразу закрыла дверь изнутри на ключ, чтобы никто из гостей не пошел помогать ей и не увидел бы этот жуткий бардак.

Лампочка здесь была тусклая, в темноте Катя упала, разбила колено обо что-то тяжелое, почти взвыла от боли. Нога распухла и болела, нужно было приложить лед. Но выходить из комнаты в таком виде и душевном состоянии казалось немыслимым. Да, это был обогреватель, неудачно прислоненный к шкафу. Какой же тяжелый.

Боль сделалась терпимой, но внезапно перешла в другое качество – возникло гадкое чувство, что все неправильно, не по-настоящему, словно она играет в кукольный домик, а сама в нем не живет. Боль все явственнее разливалась внутри, от разбитой коленки шла куда-то выше и выше…

Катя забралась на диван, разгребла наваленные на нем рубашки и рукой наткнулась на что-то твердое. Вытянула – оказалось, дневник. Ее собственный дневник.

В дверь никто не стучался – видимо, гости разошлись, а муж опять не заметил ее отсутствия.

Она устроилась так, чтобы ничто не давило на больное колено, и начала перечитывать все записи с самого начала.

Оказалось, что картинки, перемежающие маленькие ее записки, были своеобразным отражением мыслей, событий, кодом, который могла расшифровать она одна. И ручка оказалась очень кстати.

«Сонька так странно рассуждает о любви. Вроде и есть она. Но все у нее так просто – если совпало, то плюс это… а не совпало… Никакой романтики. Нет, я понимаю, запах. Или голос. Или сексуальное влечение. Все вместе это может давать определенную картину, но саму любовь, как и жизнь, человеку не под силу разгадать, так разложить, как она разложила. Что кто кому дает… А как же любовь без взаимности? Она же существует! А в правила не вписывается. Если бы Митя меня не любил, я бы его любила? Да. А он меня любит? Разумеется. Что-то дает? Да что он может дать! Мне все дал совсем другой человек, а я от него все равно бегаю к Мите. А Альберта я люблю? Нет. Любить можно только одного. Почему я его не люблю? Кажется, потому, что он не любит меня. Можно простить человеку любые гадости, подлости, можно простить предательство, если уверен, что он любит тебя. А когда он тебя не замечает, то все остальное не имеет никакого значения. Потому что это не ты его жена, а любая другая, всякая. Это не со мной он живет, меня он так и не узнал за этот год. И нечего больше думать, когда решение принято. Нужно просто понять, как сообщить ему об этом. И как вернуться из этого этапа жизни не назад, а вперед. С Митей».

Альберт утром сразу же заметил этот дневничок на подоконнике.

Зачем он зашел в чулан – неизвестно, однако зашел, обнаружил и повертел в руках, вчитываясь. Таким задумчивым его и застала Катя.

– Ты его нашла?

– В смысле – нашла? Он не терялся.

– Он не терялся, – Альберт улыбнутся так, что сердце ее упало куда-то вниз и часто-часто там забилось, – я его специально спрятал между диванных подушек. Приходил и читал, когда тебя не было дома.

– Я его от тебя и не скрывала, – пролепетала Катя, – ты сам видел мои рисунки, даже, помнишь, хотел их показать психологу?

– Но последнюю запись я еще не видел. Она новая, кажется, вчерашняя, – он закрыл книжечку, положил на место и теперь стоял и смотрел на нее в упор.

Ровно, почти без выражения, испытующе.