Ее внутреннее эхо

Жить в неврозе было невозможно, но открыть Соне правду означало поругаться с ней. Поругаться, остаться без гениального ассистента, креативного редактора и генератора отличных идей, остаться без музы, которая успокаивала его и сдерживала Катин любовный напор. Кроме того, обидевшись, Соня могла рассказать все его жене. Просто сдать с потрохами. И Маша поверила бы каждому ее слову.

Когда живое существо загоняют в угол, оно совершает отчаянные поступки – огрызается, защищается, прикидывается мертвым или молит о пощаде.

Митя перестал спать.

Запой его стал постоянным, но пил он понемногу, до конца смены держался на ногах. Продюсер смотрел на это неодобрительно, хотя в кино к этому привыкли. Сонька каждое утро реанимировала его самыми действенными средствами – ледяным душем, энергетиками, угрозами. Орала и плакала.

Каждое утро она открывала дверь своим ключом, раздергивала шторы и принималась за работу. Он обычно уже не спал, но и встать не мог – ждал ее. Она приносила и шкалик. Без возможности опохмелиться уже не смог бы подняться с кровати.

Однажды она не пришла. Он сразу понял, что именно произошло.

Сонька с Катей что-то там мутили, Катя тоже не звонила ему неделю. Он не смел надеяться даже на частичное высвобождение из жестких Катиных объятий, был уверен, что это затишье могло быть только частью нового дьявольского плана.

Встревоженный, он даже позвонил домой и позвал жену приехать на выходные. По ее тону понял, что ничего не случилось, до нее Катя пока не добралась – а это главное. Все остальное можно было пережить.

Минут двадцать он просто лежал в кровати, надеясь, что Соня еще появится. Но интуитивно знал, этого уже не случится. Никогда.

Кто-то сказал ей правду, она собрала сумку и уехала.

Митя попробовал встать, но рухнул на пол. Встать было необходимо, поэтому через десять минут он уже вышел на улицу.

А Соня никуда не уезжала – она сидела на лавочке возле грузовика с двумя другими клушами – коммерческим директором и автором великолепного сценария, который Соня с Митей переписали от первого до последнего слова.

Шла оживленная бабская беседа с жестикуляцией, и повестка этого стихийного собрания на завалинке была совершенно очевидна.

Увидев Митю, они резко замолчали.

– Сонь, – прохрипел он, – отойдем…

– Да чтоб ты сам отошел, – радостно ответила она.

Ее собеседницы явно одобряли это пожелание.

– Сонь, я едва стою на ногах, давай поговорим.

Посыпался новый шквал остроумных замечаний по поводу его ежедневного состояния.

– Ты зачем ей врал-то? – вклинилась Лида, автор сценария.

– Лида! Не лезь не в свое дело! – Митя сделал последнюю попытку спасти ситуацию, – идите все по местам, смена началась, что за базар вы тут устроили!

– О, у тебя, я смотрю, голос прорезался, – ответила Лида очень спокойно.

– Я прошу меня уважать и выполнять мои распоряжения. На площадке главный я.

Вдруг все обернулись назад, на продюсера, который вчера даже отсутствовал в Симферополе, и явно приехал только сегодня утром.

Начало разговора он слышать не мог, но последнюю фразу – наверняка. И продолжил ее очень обстоятельно:

– На площадке главный я. Тебя, Димитрий, я нанял. А ты приволок сюда своих баб. Здесь, драгоценный мой, не балаган, я не за тем плачу тебе деньги, чтобы ты устраивал мне… – он поискал слово… – водевиль. У нас другой жанр, если ты еще об этом не забыл в алкогольном упоении.

– Лев Кириллович, она не знала, – залепетала Лида, – она думала, что ее включили в группу…

– Милочка моя, повернулся он к Соне, – а вы разве что-то подписывали? Вы что, не знаете, как происходит эта процедура? С чего вы взяли эту чушь, позвольте вас спросить? Со слов этого нетрезвого мошенника?

– Зачем же вы его здесь держите, раз он мошенник? – спросила помертвевшая от унижения Соня.

– Зачем?! – Лев Кириллович, кажется, сам задумался над этим вопросом, – зачем?? Чтобы он мне кино снимал! Про немцев! Чтобы орал «Мотор!», большего он, к сожалению, не умеет. Потому что он хреновый режиссер. А на другого у меня нет денег, потому что я хреновый продюсер. Но «Мотор!» он орет славно, так что – пусть остается.

Ровно девять дней Соня пролежала на диване лицом к стенке. Она даже подумала, что это какое-то сакральное число – почему-то именно на девятый день справляют поминки по умершему. Что-то происходит с душой за девять дней, но что-то не вполне еще окончательное. Она не помнила, как вставала, что ела и пила – но что-то точно ела, потому что в холодильнике было пусто.

«Вот как он выглядит, запой-то», – улыбнулась она и сразу вспомнила о Мите.

Даже не стала смотреть пропущенные звонки – набрала его номер сама.

Он сразу снял трубку. Она часто звонила ему вот так, на площадку, когда еще не работала с ним. Могла себе представить, как выглядит его лицо, когда он видит ее номер на экране, как он единственным жестом останавливает работу огромного количества людей, чтобы поговорить с ней, прижимает трубку к уху и бежит искать какой-нибудь укромный угол.

– Привет.