Ее внутреннее эхо

Их теперь разделял только ворох постельного белья в Катиных руках. Она вцепилась в эти тряпки, словно они могли защитить ее от неминуемой судьбы. Ладони стали влажными, костяшки пальцев даже побелели от напряжения.

– Значит, ты прочитал.

– Да.

«Господи, сделай что-нибудь, – взмолилась она, – не делай такие большие паузы между репликами».

– И что ты скажешь?

– Относительно прочитанного?

– Альберт!

– Ты впервые в жизни на меня кричишь.

– Прости.

– Нет, отчего же. Это даже показательно, – он потряс раскрытым дневником, – я рад, что у тебя такие умные подруги, что вы обсуждаете не тряпки, а довольно высокие материи, любовь, например. Ты ведь считаешь это высокой материей, как я понял?

Он положил книжку обратно на подоконник и подошел к Кате. Она же заметила это только тогда, когда ощутила запах его волос близко-близко. Он улыбался едва заметно и был в тот момент не просто красив…

Если бы ее спросили, каким она представляет Бога – она описала бы его именно так. Красота зрелости – мелкие морщинки у глаз, горькая складка рта, сожаление во взгляде.

– Я был тебе плохим мужем, Катерина.

– Был?

– Да, был, – кивнул он, прижав ее всю к себе вместе с ворохом постельного белья, – теперь я буду хорошим мужем. Другим. Тем, которого ты достойна, – уже почти прошептал он, накрывая ее губы своими.

Спустя полчаса они валялись все на том же диванчике, совершенно не рассчитывавшим изначально на такую богатую биографию. Мирить супругов – это вам не хлам на себе держать.

– Понимаешь, детка, – продолжал Альберт свои рассуждения, – никому не дано разгадать любовь. Как и жизнь. И делать этого не надо, это пустая трата времени. Ты же не разгадываешь, как устроен помидор, ты просто ешь его. И ты не сомневаешься, что это – помидор – по виду, вкусу и запаху. И если даже тебе скажут, что это не помидор, ты все равно не поверишь и продолжишь его есть. К чему тогда вся эта растяжка мозга?

Одной рукой он наматывал на палец длинную прядь Катиных волос, второй упирался в пол, чтобы не упасть – вдвоем здесь было совсем тесно. Говорить больше не хотелось, хотелось – есть помидор.

– Митечка что-то почувствовал, – грустно констатировала по телефону Соня.

– Да, я не звоню ему неделю. Что тут чувствовать. Я сама не знаю, что чувствовать.

– А в чем проблема, Кать?

– В чем… Я решила уйти, а Альберт так благородно отреагировал… Что я могла сделать.

– Ты что же – осталась из жалости? Или из благодарности? – Соня уже начала заводиться.

– Я его просто иначе увидела. Я же думала, что безразлична ему, что он обыкновенный эгоист. А он… Он прекрасный и мудрый, он, оказывается, все это время все видел и понимал, просто хотел, чтобы я сама разобралась, без давления.

– И ты разобралась.

– Нет, я еще больше запуталась. Я думаю о Мите день и ночь, но Альберт… понимаешь, – Катя понизила голос до шепота – он стал сам разбирать посудомойку. Сам! Он готовит завтрак и приносит мне кофе в постель. И по утрам берет меня с собой бегать, а вечером мы гуляем. Ну, просто гуляем, как в отпуске. А вы там как?

– Как – мы?! А мы замечательно. Мы тоже гуляем, да. Кофе в постель. Только без чашки и прямо на морду, иначе этот алкаш не проснется. А гуляем мы по горам с дорогой оптической аппаратурой, которую он жалеет гораздо больше живых людей. Я подвернула ногу, и он готов был выкинуть меня за борт…

– За борт чего?

– Лодки, Катя, лодки. Он с моря снимает, разумеется, в лодке. Трехпалубные яхты оказались все заняты, пришлось нам взять судно поскромнее. Ты же знаешь, какой у нас бюджет, если будут сбрасывать балласт – первой продюсер выкинет меня, это логично. От меня и так большой пользы нет, я только обслуживаю Митины неврозы и убеждаю его, что ты не приедешь прямо сейчас с гранатой и угрозами покончить жизнь самоубийством.

– За это он тебе и платит.

– Кто?..

– Митя.

– В каком смысле?

– В прямом. Он тебе из своего кармана платит. Как ассистенту, как проститутке. Он твой работодатель. Это я его уговорила, а то бы тебя там давно уже не было, сама понимаешь, кому ты нужна в этом кино. Он просто боится тебе сказать, откладывает со дня на день…

Катя грубила сознательно. Ее стала раздражать эта парочка, Сонина спортивная упертая глупость, сосредоточенность только на работе, целеполагание это плебейское, манера ничего не замечать. И Митино вранье, которое должно было закончиться со дня на день, потому что деньги у него заканчивались.

Он и сам раздумывал, как выкрутиться из создавшегося положения, даже хотел взять кредит, но на нем уже висели два. Пришлось рассказать жене, что половина семейного бюджета уходит на зарплату совершенно постороннего человека. Личного психолога.

Маша и так уже смотрела с укором, подозревала, искала какие-то следы… Знала, явно что-то знала, как бы он ни пытался скрыть. Одно Катино появление в его дворе разрушило бы его семью за десять минут, он это знал, поэтому постоянно был ко всему готов.