Ее внутреннее эхо

Он помнил прошлый Новый год. Мама с трудом ходила, ее надо было перевозить в Москву, но не было возможности. Решили устроить ей подарок – приехали все вместе, с трудом взяв отпуска. Карина и Маша постоянно говорили о беременности, они ровесницы, уже под тридцатник, обе хотели детей. И Митя пообещал, да, тогда он ей пообещал, что в этом году обязательно. Но взяли вторую ипотеку, потому что мама так страдала одна, нужно было привезти ее в Москву.

Маша сама оформила этот кредит на себя, сама и платила. Сама ухаживала за свекровью, приходила к ней каждый день, нанимала сиделку, когда уезжала в Китай. Мама души в ней не чаяла, называла всегда «доченька».

Пока он окунался в свое творчество, Маша возила маму по врачам, оформляла прописку, карту в поликлинике, пенсию, инвалидность, да и просто выводила погулять, навещала, покупала продукты. Все делала она. Даже с Никитой занималась она, когда он приезжал в Москву к отцу.

Ох, Манечка, что теперь сделаешь… На Усачевке… Как только там ее найти…

Тем же вечером он позвонил маме, она все очень охотно рассказала.

– Не ест, Митенька, лежит лицом к стенке, не говорит почти. Дашь ей чашку – она воды попьет, а не дашь – так и будет лежать. Ты завтра приезжай, сынок, может, она как-то взбодрится. Да и пока родители ее не вернулись, они в пятницу приедут, тебе незачем с ними встречаться.

– Что ей привезти?

– Ничего не надо, я же сказала, не ест она.

В дверях царапнулся ключ.

– Что же ты наделал, сынок, – снова запричитала мама.

– Все, мам, мне пора, – Митя дернулся, как от тока, – завтра увидимся.

Катя вошла вся в снегу, с пакетами. Выкрашенные в синий цвет волосы укрывали ее до пояса.

– Ты с мамой? Поедешь к ней завтра?

– Угу, – он подошел, взял пакеты, поставил их на пол и прижался лицом к этим мокрым волосам, почувствовав свежесть раннего мороза. Снежинки таяли у него под щекой.

– Может, меня возьмешь? – она смотрела на него почти умоляюще, – познакомишь, а?

– Потом, Катенька, она болеет сильно, ей там надо в чем-то помочь.

– Ой, я совсем забыла, я же купила шляпу на Бали!

Она бросилась распаковывать сумки, надела большую черную шляпу из тонкой соломки.

– Очень красиво, малыш. Но тащить ее с собой? Огромная же. Она и в чемодан не войдет.

– А я сразу надену ее на голову. Там же жарко, как же без шляпы. А ты так и будешь ходить в этой кепочке? Дай сюда.

– Не трогай!

– Ты лысик…

– Да, я лысик… Я старый и больной лысик.

– Иди скорее ко мне на диван, буду тебя лечить…

На Бали собрались ехать на целый месяц. Начинать съемки снова можно было только в марте, поэтому впервые за семь лет предстоял настоящий отпуск. Правда, за Катин счет. Жить им поначалу было не на что, у нее оставались какие-то сбережения, а теперь она продала израильскую квартиру и устроилась на работу в собственное же бывшее ателье. Георгий уже кому-то его перепродал, теперь хозяева были другие, а вот сотрудники – те же.

Никому, даже Мите она не признавалась, как трудно было вернуться рядовым сотрудником туда, где всегда был хозяином. Но деньги от квартиры быстро проедятся, а теперь ему одному надо платить две ипотеки.

Сам же Митя оказался беспомощным, а заработки в кино – удручающе маленькими. Деньги, о которых с Альбертом она и не думала, теперь исчезали со страшной скоростью.

«Скорее бы он доснял свой фильм, но он не может, тянет, говорит, зимой нельзя снимать. Все врет, просто он без Соньки не может, надо ей позвонить, помириться», – думала Катя, засыпая.

Все так, он не мог без Соньки. Придумывал глупые причины, отговорки, но позвонить ей не решался. Не звонила и она. Он не мог сосредоточиться.

Катя – маленькая, прекрасная и любимая Катя – вовсе музой не была. Она тянула на себя одеяло, ревновала его ко всем актрисам вне зависимости от возраста, говорить о его работе не хотела. Если и говорила, то как-то цинично, уничтожая весь отснятый материал двумя-тремя словами. Она все время бегала, вертелась, удержать ее на месте было невозможно.

«Понимает, что Соньку не заменит, вот и ревнует заочно. Постфактум».

Но Катя ревновала, скорее, заранее.

Она понимала, что Соню придется возвращать – мужчина не может жить без любимой работы и без любимой музы.

«Муза – не жена, она его коллега», – успокаивала она себя.

Как возвращать? На какие шиши?

Катя даже думала сама каким-то способом подольститься к продюсеру, найти деньги на расширение штата, чтобы Соня была рядом. Нет, какая ревность – теперь ревности не было, Митя был здесь, ее, почти ее…

Оставался совсем пустяк.

Иногда она просыпалась посреди ночи от выплеска адреналина – Митя спал рядом, бормотал во сне, храпел. Она осторожно сжимала его руку и обливалась слезами счастья. Не могла поверить. Пахла его сигаретами и машина. В прихожей стояли его тапочки. Надо было еще кошку завести. А лучше… нет, пока только кошку.

Мама ждала в коридоре. Очень постаревшая, с палкой, которой раньше стеснялась пользоваться.

Обняла его. Мешали цветы – Митя долго не мог решить, уместны ли они, но, в последний момент заметил у метро цветочный ларек.