Ее звали Ева

Почти неделю Эвелин наблюдала, как распускаются бледно-розовые и белые чашечки. Она молилась, чтобы погода не испортилась и ночные заморозки не побили цветы. Это был не самый важный аспект визита Стивена Робинсона, но не зря же она пригласила его именно в это время. Весной во многих садах цветет магнолия, но мало где ее цветущие деревья являют собой столь великолепное зрелище, как Magnolia grandiflora (магнолия крупноцветковая) в усадьбе Кингсли-Манор. Бывает, если теплая весна наступает рано, одновременно с магнолией зацветает и вишня, но в этом году только ее скульптурные цветки украшали тот уголок обнесенного оградой сада, где под искривленными деревьями тут и там проглядывали головки примулы и фиалок.

– В этом году магнолии бесподобны, – Эвелин показывала на нарядные деревья, ведя полковника по саду. – Родители, должно быть, посадили их сразу же, как только поселились здесь, и, по-моему, теперь они великолепны как никогда.

Робинсон мельком посмотрел на усыпанные крупными цветами магнолии и обратил взгляд на газон и лежавшие за ним поля и лес.

– М-м-м, потрясающе, – произнес он. – И это все тоже ваше?

Она этого ожидала. Естественно, его больше интересовала площадь ее дорогостоящего поместья, чем цветы, в которых она души не чаяла. Эвелин приставила ладонь козырьком ко лбу и тоже устремила взгляд вдаль.

– Наши земли простираются до дороги и до тропинок с каждой стороны, – она обернулась и махнула рукой в противоположном направлении. – А туда – до самой реки.

Она увидела, как заблестели глаза полковника: он оценивал площадь принадлежащей ей территории в акрах. Ее так и подмывало сию секунду разделаться с этим алчным паразитом, но она умерила свой пыл. Эвелин понимала, что нужно проявить терпение и дождаться сезона охоты.

Он повернулся вместе с ней, окидывая взглядом поля:

– А рыба в реке водится?

– Форель иногда заплывает. Мне сказали, рыбы будет значительно больше, если почистить дно – убрать нападавшие сучья и все такое. Берег с этой стороны весь наш, до самой границы. Хорошее место для купания. Я до сих пор люблю здесь поплавать, если течение не очень сильное.

– Вода, наверное, чертовски холодная, – Робинсон снова дернул подбородком. – Так сколько у вас земли в общей сложности?

– Примерно сто пятьдесят акров и еще чуть-чуть с учетом сада и придомовой территории.

– Отлично, – кивнул он. – Славненькое у вас «небольшое» поместье.

– Мы всегда любили свою усадьбу, – улыбнулась Эвелин.

– И что вы делаете со всей этой землей?

– Давайте прогуляемся, и я вам покажу.

По ухоженному газону они пошли в сторону пастбищных загонов и лежащих за ними лугов. У забора остановились, и Эвелин широким жестом обвела выгон:

– Эти поля в настоящее время сданы в аренду под пастбища. Весной мне нравится наблюдать, как здесь пасутся овцы с ягнятами. Вон, смотрите, и сейчас там резвится небольшая отара.

В одном углу поля несколько овечек перескакивали через пень, словно дети, играющие в догонялки.

– А там, – Эвелин показала в сторону реки, – местный фермер летом пасет коров. Это заливные луга, для овец там трава слишком густая и высокая.

– Экономически это выгодно? Земли, что вы отдаете в аренду под пастбища, приносят хороший доход?

– Да не то чтобы, – пожала плечами Эвелин. – Но тут дело даже не в деньгах. Просто это хороший способ ухода за землей. Скот не дает разрастаться кустарникам и крестовнику, а арендаторы содержат в порядке ограждения и обеспечивают нам дополнительную безопасность. Ты – мне, я – тебе, так сказать.

– Понятно, – Робинсон в очередной раз дернул подбородком, на мгновение задумался. – Эвелин, я ни в коей мере не хотел бы вмешиваться в ваши дела, вы сами себе хозяйка, но все же надеюсь, вас кто-то консультирует по финансовым вопросам.

Эвелин улыбнулась про себя. Как же быстро он заглотнул наживку! Неужели все мужчины столь простодушны, когда сталкиваются с обстоятельствами, которые, по их мнению, они могут обернуть к своей выгоде? Но в ответ она лишь сказала:

– Знаете, я как-то даже не задумывалась об этом. Просто делаю так, как делали мои родители. По-вашему, я совершаю ужасную ошибку?

– Дорогая, – он взял ее за руку, – все это очаровательно и весьма необычно, но ведь нужно думать о будущем. Мы не молодеем. Полагаю, кроме пенсии, у вас немного других доходов, на которые вы могли бы существовать и содержать поместье.

– Вы правы, – она покачала головой, отводя глаза. – Дом с каждым днем обходится все дороже и дороже. Коммунальные услуги стали чудовищно разорительными. Но продать усадьбу я не могу. Кингсли очень много для меня значит.

– Разумеется. И я вас хорошо понимаю. Но ведь возможны и другие варианты. Вы, что называется, богаты, но живых денег не имеете.

После полудня они пили чай в гостиной, где, несмотря на солнечную весеннюю погоду за окном, в камине потрескивал огонь. Робинсон продолжал развивать идеи относительно Кингсли-Манора не диктаторским тоном (для этого он был слишком умен), а мягко, но настойчиво.