Эффект бабочки, Цикл: Охотник (СИ)

========== Прелюдия ==========

Нарушение всех непонятных, Допустимых и нелепых правил.

Главное — помнить: нас никто не заставил.

И помни: никто не посмеет, никто не сломает и не

заставит.

У каждого в жизни происходит нечто, что заставляет остановиться, обратиться к

прошлому и пробежаться взглядом по строкам прожитой жизни. Годами я исполнял чужую

задумку, жил по чётко выверенному кем-то плану, не ведая своей судьбы и полагая, будто бы сам творю её. От рождения я подчинялся сперва семье, затем тому, кто

приоткрыл мне двери в чужой мир, после — повелителю моей души. Но всё это время за

моей спиной, незаметно подталкивая в нужную сторону, был тот, кто расписал всё

либретто моей жизни по нотам. Именно он, Господин будущего, беспощадной рукой

наставил меня на путь убийцы, раскрыл мне глаза и наделил оковами рабства.

История эта берёт начало не из моих уст, но в ней я сыграю первую скрипку, едва

только минует первый этюд.

________________

Сквозь гладь зеркала можно было узреть всю комнату, которая, однако, ни в коем

случае не была отражением действительности. А именно в этом и заключалась её

особенность, так пылко любимая мною. Маячить перед зеркалом я мог сколько угодно, час от часу обращая взгляды на его безразличное отражение, в котором, однако, никогда не видел себя. Точнее, не так, как следовало бы. Трельяж с серебристо-

кадмиевой грузной рамой передавал однозначно яркое впечатление, выделяясь в скудной

обстановке комнаты своим благолепным и даже немного настораживающим видом. Могло

показаться, будто бы стеклянная картина не меняется, застыла, а на самом деле всё

это лишь словно плод искусного труда художника и портного: один запечатлел на

холсте безотрадные стены и холодную пустоту, а второй пришил творение к каркасу

зеркала. Видно, они сочли бы эту детскую шалость достойной мастеров их уровня, но, к их счастью, комната существовала на самом деле. Чей вид разве что почти не

менялся с ходом времени. Искажённое отражение рассветало, смеркалось, вновь

разгоралось солнечными бликами и гасло оброненным в воду углём. Но стоило затаить

дыхание перед ним, выждать, чтобы наконец увидеть не только неукоснительный ход

времени. И именно это заставляло меня каждый раз сдерживать бессмысленные эмоции, расползающиеся в безудержной улыбке. Осколок инея, слишком белый для того блеклого

мира; нераскрытый бутон ириса, семечко которого у меня так бесцеремонно похитили; наследник, не имеющий ни малейшего права встать по правую руку от меня и раскрыть

крылья как ему подобает. Нет, глупо будет говорить, будто его украли у меня из-под

носа, как если бы я был несмышлёным юнцом или слабоумным стариканом, которого легко

обвести вокруг пальца. В каком-то смысле я даже знал, что так оно и произойдёт —

что судьба одарит меня ехидным оскалом, продемонстрировав одну из самых невозможных

нитей пути.

Где взял начало этот клубок? Десяток ли веков назад, когда моя собственная жизнь

лишь расцвела прекрасным клематисом? Или куда раньше, ещё до того, как мне

посчастливилось впустить в свои лёгкие морозный воздух родных земель? Или

достаточно было десятка лет, чтобы моя крохотная возлюбленная снежинка, соскользнувшая с вершины скалы, обратилась неудержимым потоком смертоносной лавины?

И скоро ли она воспылает кармином, перевоплотится в удушающе липкую волну, излившуюся из сонных артерий приговорённых к смерти? Паутина жизни тянется из

Сердца подлунного мира, и её не избежал никто. От неё не скрыться в ином мире, не

утаиться от её безжалостной хватки за тысячами печатей: у белого дракона достанет

длины лап и крыльев, чтобы дотянуться до всех, впиться острыми серповидными когтями

в самое лоно души.

Я остановился у зеркала, сверху вниз оглянув мальчонку, что замер напротив. Он

нахмурил тонкие белёсые брови, и оттого его детское наивное личико приобрело вид не

строгой, но уморительно надутой физиономии. Протянутая рука ощутила слой морозного

узора на зеркале, не коснувшись высокой скулы мальчика, и ладонь застыла напротив

щеки, так и не вкусив тепло нежной алебастровой кожи. Немилосердное время

песчинками стекало в часах мироздания, отсчитывая срок, отведённый нам порознь. О, будь моя воля, я бы шагнул сквозь это серебряное стекло, забрал бы ребёнка себе. Но

кому, как не мне, знать, что случится, если вмешаться в предначертанный порядок

вещей? Люди смеют болтать, что предсказывать будущее есть самое простое, что только

может быть. И я не сомневаюсь: каждый из них испытал на себе горечь долгих секунд, узрев погибель близкого или миров, и любой мог с достоинством пронести непосильную

ношу чужих судеб, не промолвив ни единого слова. Они бы попробовали сбежать и

потратить всю жизнь, заклиная мрак будущего укутаться подолом забвения. Для

глупцов — это тайна, покрытая мраком, великое множество скользких камней, скрытых

под толщей воды, что любезно омывает берега наших земных юдолей. Мне ведомо, что

тот, кто стоит напротив, переломит время на множество частей, поменяет их местами и

достаточно позабавит моё эго. И вернётся к Сердцу мира.

Мальчик поднимает голову, так что его жемчужные волосы послушными шёлковыми