оглядываться по сторонам. В этот момент навалилась слабость, острая боль пронзила
левый бок, и я с сипением повалился на колени, жадно хватая ртом воздух. Кровь
заструилась по губам, и я абсолютно ничего не мог с этим сделать, лишь с ужасом
смотрел на то, как по каплям утекает жизнь.
— Не стоило мне удаляться, — прошептал хранитель, и тёплая целительная волна
окутала моё тело, постепенно утолив боль.
— Это что за чертовщина была? — сипло процедил я, спешно вытирая кровь с пола, которую больше размазывал по кафелю, чем убирал. Судорожно и испуганно колотящееся
сердце всё ещё с трудом сдавалось унять.
— По сути, ты сейчас мёртв, — просто отозвался он. — Стоит мне отойти, как ты
начинаешь в самом деле погибать: старые раны открываются.
— И куда ты бегал? За сигаретами мне, надеюсь? — огрызнулся я, закончив с уборкой и
печально поглядев на безвозвратно потерянную рубашку. Иногда я жалел, что у меня
нет таких протезов, как у Игнессы, которые справлялись абсолютно со всем: кровью, ошмётками мяса и иными неудобствами самых разных калибров и форматов.
— Неважно, — глухо отозвался призрак и затих.
Мне лишь оставалось надеяться, что больше он таких фортелей выкидывать не будет.
Это же надо было так! Впрочем, гнев мой быстро отпрянул, как только я лишь на чуть-
чуть погрузился в прекрасную ванну-офуро, откинул голову назад и узрел витиеватый
потолок, теперь позволив себе окунуться в мысли. «То-то же сюрприз семье будет, —
думал я. — Возвращение блудного сына, ха». Тогда мне очень хотелось, чтобы этот
сюрприз был более чем приятным.
После горячей ванны я оккупировал кухню и занялся стряпнёй из онигири, жареной рыбы
и варёных яйц — в целом, тех элементов, что составляли гармоничный, излюбленный, традиционный завтрак, которым я когда-то угощал семью. Всё-таки мой получасовой
кулинарный оркестр из стуков всякой посудины, скрипов дверец и ящичков, а в
конечном счёте мелодичного гудения кофеварки разбудил здешних спящих жителей, которые уже, едва не подпрыгивая, рвались к виновнику торжества в лице белобрысой
чучундры — иными словами, источнику шума. Или вкусному запаху. Скорее, и тому, и
другому. Первой на кухню влетела Андреа в чересчур легкомысленной для неё ночнушке, затем — Сэто в одних трусах и наконец Рафаэль, волочившийся как-то неохотно и
безнадёжно, да попутно запахивая на себе халат, и я готов был смело поклясться: он
улыбался.
— Арти! — воскликнули мать и брат в один голос, кидаясь ко мне и заключая разом в
объятия. Андреа глянула на мужа. — Так вот что за сюрприз!
— Я же говорил, что вам понравится, — тщательно пряча улыбку, безразлично произнёс
мужчина и прошёл к столу, беря свою кружку с кофе.
Он сделал глоток крепкого пойла, не сводя с меня взгляда. Мягко отстранившись от
брата, я неуверенно шагнул к отцу, но в объятиях оказался быстрее, чем успел
решиться на такое безумие.
— Рад тебя видеть, Артемис. — Он приветственно похлопал меня по спине, а я просто
молча пытался свыкнуться с тем, что Рафаэль может быть не только жестоким и
беспощадным, но ещё и вполне себе мягким.
— И я, — выдохнул ему в ответ мой внутренний борец за семейное счастье. Но долго
задерживать на нём взгляд я не стал и резко переключился на любимую мать, чьи серые
глаза выдавали нежность и в то же время таили некую грусть.
— В ту секунду, когда увидала тебя в дверях, так и хотела с досадой выдохнуть «Да
здравствуй, лунатизм!» — ан нет…
—Да здравствуй, свинья! — с криком перебил мать Сэто, налетая на меня и встряхивая
за плечи. — Такой чёртов сукин сын (прости, мам), что я бы тебя прямо здесь и
сейчас удавил, глист ты прямоходящий! Хоть знаешь, как я волновался за тебя?
Помнишь, что обещал мне позвонить после аварии? И что?
— Работа, прости, — я осторожно встрепал его волосы, но опасался прикасаться к нему
хоть чуть-чуть нежнее. — Да и… Короче, да, я тот ещё кусок говна. Обещаю
исправиться.
— Врёшь, — жёстко отрезал он и, развернувшись, вышел прочь. Через секунду-другую
его громкие шаги стихли на лестнице, а потом и вовсе исчезли.
Мы неловко молчали, переглядываясь.
— Ладно, топайте в ванную, все дела, я пока себе кофе сделаю, — пробормотал я, чувствуя себя более чем неуютно.
Но я бы ничуть не удивился, если бы Сэто вдруг решил врезать мне посильнее и
выразиться куда крепче, чем он сделал то. Мать с отцом, обменявшись взглядами, кивнули и оставили меня одного, дав собраться с мыслями. Не став возиться с туркой
и прочей радостью, я заглянул в шкаф-бар и с особым удовольствием вытащил оттуда
нетронутую бутылку мятного ликёра, решив, что позже поблагодарю отца за это. Да, не
так я себе представлял встречу, не так. Приложившись к бутылке и немного
встряхнувшись, я вышел из дома и несколько раз ходил до машины и обратно, перенося
подарки. И хотя это походило бы на откуп, но остановиться уже было невозможно: в
мыслях всплыло Рождество. Конечно, ни я, ни семья не были особо верующими, насколько я мог судить, но это было отличным поводом развлечься и побаловать
вниманием, которым я особо никого не наделял. Поставив всё в гостиной, я вернулся к