Эффект бабочки, Цикл: Охотник (СИ)

отличие от него, я безгрешностью не страдал совершенно. Помню, он тогда выглядел

так, точно собирается на эшафот, не иначе. Поджал губы и насупился, а я мог лишь

изогнуть бровь, следя за тем, как он торопливо избавляется от одежды.

— Здесь занято, — всё же подал голос я, когда младший направился прямо к ванной, а

затем переступил через бортик, опуская ногу в горячую воду.

— Я знаю, — пробурчал юноша и, полностью забравшись в ванную, присел на мои бёдра.

— Именно поэтому пришёл. Я хочу тебя.

Сказать, что я удивился — ничего не сказать. Мне и прежде доводилось становиться

жертвой его самых странных поползновений: то порой по утрам маленький извращенец

домогался до нижнего белья без спроса спящего хозяина (то бишь меня), то вообще

стаскивал из-под одеяла посреди ночи. Но какое-то время я просто не мог заставить

себя прикоснуться к нему с теми намерениями, с какими обыкновенно к своим младшим

братьям не прикасаются. И вовсе не из-за того, что я считал это аморальным, уродливым, низким и далее по куплетам. Сэто казался мне ещё слишком маленьким, почти что ребёнком, и я полагал, что все его попытки склонить меня к близости — не

иначе как детская забава, юношеский максимализм, требующий попробовать всё на

свете. И как можно раньше. Я несколько тревожился, что, оказавшись со мной ближе, чем обычно, за гранью всевозможных приличий, он потеряет себя. Боялся сломать его, хотя собственные низменные позывы ничуть не казались мне подозрительными. И вот, он

сидел у меня на бёдрах, обнажённый, дрожащий, возбуждённый, приятно придавливая

собственной дурманящей тяжестью. Не знаю, о чём я думал, когда повёлся у него на

поводу, когда не выскочил из ванной и не заперся в собственной комнате, когда

подчинился своим желаниям и взял своего брата. Тогда он проклинал меня сквозь зубы, царапался, кусался, шипел, что больше никогда ко мне не приблизится. И, несмотря на

то, что я чувствовал лёгкую обиду за его угрозы, оставался доволен. Пусть уж лучше

он проклянёт меня за самый худший секс в своей жизни и уйдёт искать счастья с

мягкими грудастыми девушками, чем потом будет страдать над разбитым корытом.

Но, вопреки всем моим ожиданиям и собственным обещаниям, он скоро пришёл вновь. И

снова. И снова. Каждый раз я выслушивал его жалобы, со смирением терпел всю

наигранную театральную боль, смущение, чтобы затем насладиться его искренней

страстью. Теперь он уже не строил из себя невинного ангела. Скорее, даже наоборот, всеми силами пытался убедить меня, что он та ещё оторва и заставит меня попотеть.

Когда я уже предвкушал сладкий вечер, дверь в дом внезапно открылась с протяжным

скрипом. Кульбит соскакивающего с меня Сэто следовало внести в список испытаний на

олимпиаде и назвать «прыжок с брата в одежду». Едва успев застегнуть собственные

брюки, я вскинул голову на отъехавшую в сторону сёдзи. Мать застыла в

образовавшемся проёме, переводя ошарашенный взгляд с меня на полуголого брата, который только и успел накинуть рубашку. Да и я сам вид имел не менее

красноречивый: встрёпанный, с криво застёгнутыми пуговицами, с застрявшими очками

где-то в волосах.

— Андреа, мы опаздываем. Ты нашла билеты? В чём дело? — В тот момент голос отца

прозвучал для меня музыкой из фильмов ужасов, отчего я возжелал мгновенно

провалиться сквозь землю, оказаться где-нибудь в Амазонке, посреди крокодилов, в

другом мире посреди аборигенов, но лишь бы не в этой проклятой комнате. Физиономия

Рафаэля нарисовалась над плечом супруги, а глаза его налились кровью. — Отойди, Андреа.

Впрочем, сказать ей что-то или сделать он не дал — отодвинул её в сторону, как

куклу, и шагнул в тесную комнату. Здесь становилось жарко. Сэто, дрожа, пытался

одеться, а я же просто стоял, глядя на отца и соображая, что буду говорить сейчас.

Он никогда не страдал особой толерантностью, терпимостью или тем более пониманием.

Скорее, строго наоборот. И вот теперь он стоял рядом со мной, не сводя с меня

взгляда. «Гоголь. Немая сцена», — почему-то ухмыльнулся про себя я. Так радовало, что теперь я стоял с ним наравне и не было нужды задирать голову, чтобы видеть лицо

ненавистного мужчины, не надо было дрожать внизу, в пыли, боясь быть раздавленным.

И я тут же выпрямился.

— Что это значит? — почти по слогам произнёс мужчина, и тут я не выдержал и дал

своему яду выплеснуться.

— А ты как думаешь, пап? Или ты, может, забыл, куда надо вставлять собственный

пенис? Старость не радость?

Крепкие пальцы впились в мою рубашку на груди, притягивая почти вплотную к Рафаэлю.

Я чувствовал запах перегара и сигар, который свивался в столь тошнотворную смесь,

что оставалось только удивляться, как мать может желать лечь рядом с этим мужчиной

в одну постель. Я бы прежде всего повернулся к нему спиной. Снова ухмыльнувшись, я

водрузил очки на их законное место:

— Быть может, ты не знаешь, как происходит волшебный процесс, полный страсти и

любви?

— Арти! — Сэто и мать окликнули меня в один голос, точно это могло помочь мне

сбавить обороты.

— Послушай меня сюда, — прошипел Рафаэль, и голос его напомнил мне не тысячу