Эффект Достоевского. Детство и игровая зависимость

Достоевский и копинг-стратегии

В предыдущих разделах мы описали различные проблемы, провоцировавшие у Достоевского тревожность и стресс. В их число входили различные болезни, эпилепсия и панические атаки; каторга и ссылка; напряженные отношения с женой и любовницей; смерть двоих детей, жены и любимого брата; а также постоянная нехватка денег.

В таких условиях, на фоне постоянного стресса, Достоевский ищет утешения и поддержки в религии и национализме. Разумеется, как и многие молодые люди того времени, вскормленные запретной революционной литературой из Европы, Достоевский имел весомую причину бунтовать против царизма. Его политические взгляды нельзя считать исключительно личными. Однако определенный элемент личного отношения исключать нельзя, потому что в большинстве своем молодые подданные Российской империи не становились ни активными революционерами, ни страстными националистами.

Итак, в этом разделе мы вкратце опишем религиозные и националистические взгляды Достоевского и постараемся обрисовать, каким образом они могли отвлекать его внимание от насущных проблем.

Религиозные и националистические взгляды

Ортодоксальные религиозные взгляды не были для Достоевского чем-то новым. Он родился в верующей православной семье. По его словам, религиозное обучение началось с самого детства – мать учила его, а также его братьев и сестер, читать по книге «Сто четыре священные истории Ветхого и Нового Завета». Поэтому дети в семье «знали Евангелие чуть не с первого детства» [Frank 2009: 24]. В дальнейшем они учились Закону Божьему у дьячка местной церкви. Начиная с 1831 года мать Достоевского стала брать старших детей в ежегодные паломничества в Троице-Сергиеву лавру, расположенную в ста километрах к востоку от Москвы. Позднее Андрей писал, что эти поездки оказали большое влияние на их жизнь [Достоевский А. 1990: 64–65].

У взрослого Достоевского религиозные взгляды тесно переплетались с националистическими славянофильскими убеждениями. Славянофильство – это интеллектуальное движение, возникшее в России в 30-е годы XIX века и основанное на православии [Lantz 2004]. Славянофилы мечтали о свободном и гармоничном союзе славянских народов, объединенных общей верой. Предполагалось, что они отринут эгоистические и индивидуалистические воззрения ради единства. Это был бы благородный, поистине христианский поступок [Lantz 2004]. В целом славянофилы утверждали, что русский народ способен образовать настоящую общину, поскольку православие означает отречение от эгоизма.

Хотя Достоевский никогда не признавал себя чистым славянофилом, некоторые исследователи обнаруживают черты «подсознательного славянофильства» в его произведениях. В 1877 году он писал: «Я во многом убеждений чисто славянофильских, хотя, может быть, и не вполне славянофил» [Достоевский 1972–1990, 25: 195].

По словам А. П. Милюкова, друга писателя, Достоевский верил, что у социализма благородная цель, однако считал социалистов «честными фантазерами» [Милюков 1990: 263]. Как и славянофилы, он ориентировался скорее на российскую идеологию, нежели на западную, – и эта тема, как мы увидим, прослеживается в его произведениях, в том числе и в «Игроке».

Достоевский расходился с социалистами не только потому, что они искали ответы за пределами России. Социализм был сугубо атеистической и материалистической идеологией. Поэтому, как он утверждал, «социалисты дальше брюха не идут», то есть отвергают духовную сущность человеческой природы [Достоевский 1972–1990, 20: 192].

Единственным социалистическим течением, которое он одобрял, был утопический социализм 1840-х годов, на который сильно повлияло творчество писательницы Жорж Санд. Тем не менее Достоевский отдавал предпочтение «русскому социализму», в котором он видит «неустанную жажду в народе русском, всегда в нем присущую, великого, всеобщего, всенародного, всебратского единения во имя Христово» [Достоевский 1972–1990, 27: 19]. Однако кровное единство народа имеет мало общего с реальным социализмом. Такой подход не позволил ответить на главный вопрос социализма: как быть с классовой борьбой внутри общества, пусть даже объединенного кровными узами.

Несомненно, Достоевский был скорее националистом, чем социалистом – причем страстным и с молодости. Еще до того, как познакомиться с идеями славянофильства, он уже был убежден, что русские очень отличаются от европейцев. Достоевский отмечал, что «возрос на Карамзине» [Достоевский 1972–1990, 29, I: 153]. В «Истории государства Российского», которую его отец читал детям, говорилось, что для защиты от врагов России нужна сильная централизованная власть. Возможно, именно из-за детских впечатлений Достоевский был глубоко убежден, что русские должны создать единую нацию на основе традиционных патриотических ценностей.