Эффект Лазаря

Продолжение такое. Дядя Коля узнал, что на заводе работает какой-то Самборский, электромонтер, хотел с ним встретиться, но так и не собрался, завод-то огромный. Столкнулись случайно, разговорились, выяснили, что не родственники. Этот Самборский был в возрасте, служил в армейской разведке на Ленинградском фронте. Как и отца дяди Коли, звали его Иваном, и был он младшим лейтенантом. «Я человек, воскресший из мертвых», – сказал электромонтер, – у меня есть могила на Невской Дубровке. Там фамилии моих погибших фронтовых друзей и моя…»

Ивана Самборского-разведчика тяжело ранило в декабре сорок первого. Видимо, вид лейтенанта не оставлял сомнений в его смерти, и с него сняли солдатский жетон. Потом ему рассказали о санитарке Ирине, которая спасла ему жизнь, о машине, набитой ранеными, куда его удалось погрузить и отправить в госпиталь. А солдатский жетон сделал свое дело – его зачислили в списки погибших.

Так появился на Невской Дубровке памятник с фамилией Самборского. О разведчике говорили его однополчане в госпитале во Всеволожской, о нем слышал друг Костиного деда, когда его везли раненого в грузовике.

Могилы дяди Колиного отца так и не нашли. Где-то под Пулковом он покоится.

На дачу к Гениям мы ездили по Мурманскому шоссе, и за Синявиным, на невысоком песчаном гребне под соснами, проехав половину пути, мы устраивали привал, пили кофе из термоса. Там стояли два самодельных крестика, раньше на одном была фанерная табличка: «1941–1944». Потом табличка пропала, мы прибили новую. Привал начинался с того, что мы с Генькой собирали в окрестности ромашки, чтобы положить на холмики. И там же, у самого шоссе, находили кости. Мы их в холмики прикапывали. И каждый раз, сидя возле крестиков, я думала о том, что погибали здесь чьи-то отцы и дети… И об отце дяди Коли думала, о том, что, возможно, его кости тоже разбросаны где-то в Пулковских лесах.

60

Тут же в синей тетрадке нашла трогательные надписи на памятнике собаке Павлова. Я переписала их тогда же, когда и свидетельства о гибели отца дяди Коли и химические формулы, даже чуть раньше. В то время мы с Томиком еще не оставили надежды узнать что-нибудь конкретное о Самборском – враче-инфекционисте.

В Институте экспериментальной медицины есть музей Ивана Павлова и материалы по истории института, а ведь именно на его базе и возникла чумная лаборатория. Туда мы с Томиком и намылились.

Институт находится через три квартала от нас, рядом с Малой Невкой и садиком Дзержинского (тогда он еще так назывался). Но музей оказался на ремонте, и на территорию через проходную нас тоже не пустили: вход по пропускам. Мы отправились дальше по улице, вдоль ограды, обнаружили выгнутую решетку, и через расширившееся отверстие между прутьями протиснулись в парк. Я – легко, Томик с некоторыми трудностями. Оказались мы возле научной библиотеки, где Томик разахалась в восторге от майоликового портала с массивными дубовыми дверьми. Это теперь он сверкает сочными красками, а в ту пору двуглавый орел с короной и ангелы были сбиты, и обрамление портала – валик с колонками из сплетения древнерусских орнаментов, розеток и синих коронованных сиринов – выщерблен, но и тогда он производил большое впечатление. Я, конечно, тоже восторгалась. Мне нравилось все, что нравилось Томику.

В синей тетради записано: «Портал библиотеки. Изготовлен для гигиенической выставки в Дрездене».

Потом мы обследовали территорию исключительно с точки зрения архитектурных и скульптурных памятников. А главный из них – памятник «безымянной собаке» от «благодарного человечества».

Безымянная собака была крупным догом и сидела на высоком пьедестале, который, в свою очередь, стоял в чаше. Памятник по совместительству являлся фонтаном. Но что особенно мне понравилось, так это надписи, принадлежавшие Павлову, под барельефами с четырех сторон пьедестала, изображавшими разные события из жизни института. Вот они:

1. ««Пусть собака помощница и друг человека с доисторических времён приносится в жертву науке, но наше достоинство обязывает нас, чтобы это происходило непременно и всегда без ненужного мучительства». И. Павлов.»

2. ««Разломав штукатурку и сделав из неё пористую подстилку, собака подсказала экспериментатору приём, благодаря которому истекающий из искусственного отверстия поджелудочный сок не разъедает брюха». И. П.»