Эффект Люцифера. Почему хорошие люди превращаются в злодеев

Ядром этической дилеммы представителей социальных наук является ответ на вопрос, может ли данный исследователь добиться равновесия между тем, что он считает необходимым для пользы исследования с социальной или теоретической точки зрения, и тем, что необходимо для благополучия и сохранения достоинства участников исследования. Поскольку эгоистичные предубеждения исследователей могут поместить точку равновесия ближе к первому полюсу, чем ко второму, необходимы внешние наблюдатели, в первую очередь от спонсорских организаций и экспертных советов, которые стали бы омбудсменами на стороне относительно беспомощных участников исследования. Однако эти внешние наблюдатели также должны действовать в интересах «науки» и «общества», определяя, допустимы ли в данном эксперименте и в какой степени обман, эмоциональные реакции или другие неприятные состояния. При этом они руководствуются тем, что любое негативное воздействие таких процедур является временным и вряд ли будет продолжаться после окончания эксперимента. Давайте рассмотрим, как этот конфликт интересов проявлялся в ходе СТЭ.

С точки зрения относительной этики можно утверждать, что СТЭ не был неэтичным, по следующим причинам: мы проконсультировались с юридическим отделом Стэнфордского университета, составили официальное заявление об «информированном согласии», где были указаны требования о работе, безопасности и страховании, которые мы должны были соблюдать, чтобы эксперимент был одобрен. Заявление об «информированном согласии», подписанное каждым участником, гласило, что во время эксперимента допускается вторжение в его частную жизнь; заключенные будут получать минимальное питание, будут лишены некоторых гражданских прав и подвергаться унижениям. Ожидалось, что все они будут выполнять свой двухнедельный контракт как можно лучше. Студенческая поликлиника была информирована о нашем исследовании, и с ней были достигнуты договоренности на тот случай, если у кого-нибудь возникнут проблемы со здоровьем. Мы получили официальное письменное одобрение от агентства, спонсировавшего исследование, Службы эффективности Управления морских исследований, а также от факультета психологии Стэнфордского университета и от университетского экспертного совета по этике[211].

За исключением воскресных арестов, мы ни в чем не обманывали участников. Более того, мы с коллегами неоднократно напоминали охранникам о недопустимости физического насилия над заключенными, по отдельности или вместе. Однако мы не давали никаких инструкций по поводу ограничений психологического насилия.

Оценку этики нашего исследования усложняет еще одно обстоятельство: наша тюрьма была открыта для посещений посторонними, которые могли бы встать на защиту участников. Представьте себе, что вы — заключенный Стэнфордской тюрьмы и страдаете от всех этих притеснений. Чья поддержка была бы вам нужна? Кто мог бы нажать за вас кнопку «выход», если бы вы не могли нажать ее сами? Католический священник-капеллан, который видит, как вы плачете? Ни одного шанса. А как насчет ваших родителей, друзей, членов семьи? Разве они не должны были вмешаться, увидев, в каких ужасных условиях вы оказались? Ни один из них этого не сделал. Возможно, вам мог бы помочь кто-то из профессиональных психологов, аспирантов, секретарей или сотрудников факультета психологии? Ведь некоторые из них просматривали видеозаписи с участием наших «актеров», принимали участие в слушаниях комиссии по условно-досрочному освобождению, общались с участниками во время интервью и видели их во время подготовки к «налету», когда мы отвели заключенных на пятый этаж. Но никто из этих людей вам не помог.

Как уже было сказано, каждый из этих наблюдателей выбрал для себя пассивную роль. Все они приняли мое объяснение ситуации и потому не видели реальной картины. Возможно, они подходили к делу слишком рассудочно — ведь мнимая тюрьма казалась совсем настоящей, а роли — правдоподобными; или же потому, что они думали исключительно о том, как выполнить план эксперимента. Кроме того, наблюдатели не видели более серьезных злоупотреблений, а участники были не готовы открыто обсуждать их с посторонними, даже с близкими друзьями и членами семьи. Возможно, они стеснялись, либо им мешали это делать гордость или желание оставаться «мужчинами». Поэтому посетители приходили, смотрели, ничего не видели и уходили.