Эффект побочки

Пи-нннннь! Всё затихло в мгновение, будто давление пара выбило изнутри ушные перепонки. Теперь я наблюдал немое кино. Нет оно не было затертым и нецветным. Чего чего, а цвета как раз было в избытке. Всё стало невероятно ярким. Помада на губах Риммы алым огнём жгла глаза. Серёжка блондина, пускала невероятные блики, складки и потёртости старого плаща Сергея, образовывали невероятно красивый рисунок. Горлышко бутылки сдавливаемое рукой в зелёном рукаве выплёвывало кровавую жижу. Огромная люстра словно опустившееся солнце, нещадно выжигала разгромленный стол.

Ярко рыжие усы шевелились, ходили ходуном. Их хозяин не переставая, что то говорил своим новым друзьям. Он не замечал своего одиноко стоявшего напротив старого друга. Я же, будто замороженный изнутри, просто стоял, улыбался и таращился перед собой. Декорации передо мной уже несколько раз сменились. Менялись люди напротив, местоположение Вождя поменялось добрый десяток раз, кто-то уже танцевал под бесшумные ритмы, кто-то, тряся товарища за грудки, жарко доказывал свою правоту. Чья то обутая в кроссовок нога безжизненно торчала из под стола. А я так и продолжал стоять, будто облитый клеем.

Кто-то, видимо уже давно теребил меня за плечо. Повернувшись, я увидел возбуждённое лицо Анечки. Она что-то говорила, и видимо повторяла уже не в первый раз, судя по активной артикуляции. Теперь я смотрел уже на неё, словно контуженный боец.

Бум-с-с-с! Шквал звуков обрушился сверху так неожиданно, что я даже присел и вскинул руки вверх. Нещадно долбила музыка, кто-то бубнил речитативом, где-то звякнуло разбитое стекло. За моей спиной слышался безостановочный идиотский смех, по которому нельзя было определить к какому полу он принадлежит. Стол напоминал поле боя. На залитой вином и заваленной объедками скатерти не было живого места. Но по факту за столом находился только я. Сколько я провёл в этом обморочном состоянии непонятно, вот только в окнах вместо весеннего солнышка стояла непроглядная чернота.

– Антон пойдём домой! – Только сейчас я разобрал, что кричит мне Анечка. – Смотри что творится. Они все напились и половина уже разбрелась по городу. Им же завтра всем домой уезжать!

Я посмотрел в зал, где тут и там сновали пьяные тела. Оценивая этих зелёных мальчиков, одетых, как сексуальные меньшинства, я со злорадством думал: «Вот они отборные коммунисты, избранные тобой делегаты и новое правительство страны. Посмотрю я, как ты с ними построишь светлое будущее, а с меня пожалуй хватит.»

Автоматически выверенным движением я схватил со стола первую попавшуюся тару с алкоголем и опрокинул её в себя.

– Что ты делаешь! Тебе же нельзя! – Анечка поднесла ладошки к губам, будто на её глазах кто-то хватил серной кислоты.

– Кто это сказал? – Мои глаза наливались кровью. Во мне бурлила закипающая ненависть и первая её жертва стояла на расстоянии вытянутой руки испуганно вытаращив глаза. – Кто сказал что мне нельзя? Твой дружок Рыжий? Это ему нельзя! – я ткнул пальцем в дальний конец зала, где собралась небольшая кучка, центром которой был Вождь.

Но Анечка будто сознательно старалась принять на себя первый удар стихии.

– Тебе тоже нельзя! Не пей больше! – закричала она по-девчачьи звонко.

– А то что? – Я криво улыбнулся, буравя её злыми глазами, потом схватил со стола бутылку виски и сделал несколько глотков прямо из горлышка. Странно, но в этот день алкоголь был для меня не ядрёнее кефира. Я даже начал сомневаться, а не бутафорской ли выпивкой мы закупились на этот банкет. Только созерцание множества пьяных вокруг, позволило мне удостовериться, что это не так.

Не смотря на первичные ощущения, эффект от выпитого всё таки чувствовался, хоть и был необычным. Пытаясь поставить бутылку, я промахнулся мимо стола, и она разлетелась, ударившись о старый паркет. Звон стекла, стал детонатором, взорвавшим меня окончательно.

– Ты кто такая, чтобы мне указывать? – заорал я, чувствуя, как от напора изливающегося из меня гнева, сжимается и ежится Анечка. – Ты ШЛЮХА, безотказная девка. Иди к своему Поэту и его учи, как жить!

В её широко распахнутых глазах стояла вода, лицо посерело. Она была как цветок, подвергнувшийся разрушительному действию напалма. В этот момент я испытывал противоречивые чувства. Моя душа стремилась обнять её, прошептать, что я дурак, что это всё неправда, долго целовать эту побледневшую щёчку и извиняться, извиняться, извиняться. На деле же я продолжал выкрикивать оскорбления!

– Давай, чеши отсюда, проститутка! Тебя есть кому утешить!

Усиливая громкость голоса, я надеялся, что мой монолог услышит ещё один человек, по сути он предназначался сразу двоим.

Вождь услышал. Он вежливо попросил у собеседников прощения, словно находился на светском рауте и направился в нашу сторону. Он шёл танцующей походкой хозяина бала и я слышал как противно скрипят по паркету подошвы его берцев.

– Товарищ Антон, ты чего так разошёлся? Анечка наш равноценный товарищ по партии. Если выпил, соблюдай субординацию! – Его голос звучал звонко и почему-то весело.

– Да пошёл ты на Х…, товарищ! – прокричал я в тон ему.