Эффект разорвавшейся бомбы. Леонид Якобсон и советский балет как форма сопротивления

Убийство Михоэлса было одним из этапов усиления «ждановщины» – инициированной Ждановым антисемитской кампании, нацеленной на окончательное уничтожение еврейской культуры в Советском Союзе. Согласно Вейдлингеру, в то самое время, когда эта антисемитская кампания против «безродных космополитов» набирала обороты – когда Министерство госбезопасности начинало подготовку к тотальному уничтожению еврейской культуры в Советском Союзе, – чиновники скрывали свое соучастие в убийстве путем публичного обожествления Михоэлса после его смерти, тем самым пытаясь укрепить официальный миф о том, что сталинская национальная политика поддерживала каждую национальную культуру [Veidlinger 2000: 263].

Школа Айседоры Дункан в Москве

После того как его очередной балет вместе со всем репертуаром сезона Большого театра был снят с постановки, а также в связи с растущей опасностью подвергнуться репрессиям из-за растущих антиеврейских настроений, Якобсон обратился к необычному для балетного хореографа его уровня ресурсу. В 1948 году он принял предложение И. И. Шнейдера, давнего друга-еврея и директора испытывавшей на тот момент трудности школы Айседоры Дункан в Москве, поставить несколько спектаклей для танцовщиков исполнительского коллектива школы. Школа Дункан открылась в 1921 году, в момент, когда руководство страны считало важным для советского пролетариата приобщение к новой эстетике естественного танца, которую предлагала американская танцовщица Айседора Дункан. Шнейдер был театральным журналистом, работавшим в отделе печати Наркомата иностранных дел, когда Луначарский нанял его в качестве помощника и переводчика во время визита американской танцовщицы и ее протеже Ирмы Дункан в Москву в июле 1921 года по приглашению правительственных чиновников. Н. И. Подвойский, председатель Военно-революционного комитета и офицер, руководивший штурмом Зимнего дворца, разделял интерес Луначарского к танцевальным методам Дункан как к одному из ресурсов для формирования нового общества [Roslavleva 1975: 8].

Подвойский, исходя из необходимости улучшения физической подготовки рабочих, рассматривал подход Дункан к танцу как полезный способ связать физическое и эстетическое воспитание. Ленин также поддержал визит Дункан в новое советское государство в этот неспокойный переходный период, когда продолжалась Гражданская война. Чиновники надеялись, что помощь в открытии ею школы в Москве позволит создать учреждение, которое сможет обслуживать детей рабочих, занятых на советских промышленных предприятиях. Айседоре предоставили возможность протестировать 150 детей, из которых она отобрала для посещения ее школы 40. Не теряя времени, Дункан приступила к изложению своего взгляда на классический балет, опубликовав в «Известиях» от 23 ноября 1921 года статью под названием «Искусство для масс», в которой утверждала, что ее более ранние визиты в Россию и последующее распространение ее идей послужили толчком для реформ в «неестественном» русском балете. Ее заявление возмутило балетмейстера балетной школы Большого театра В. Д. Тихомирова. Дункан писала:

Сюжеты балетов никак не приспособлены к темпу и настроению нашей жизни: наличие эротики, отсутствие героизма. <…>

Мое влияние на искусство танца в последние 20 лет проникло во все виды хореографии, и я смело могу сказать, что нет сейчас человека танцующего, который бы бессознательно, но весьма заметно не вносил бы в свой танец моих идей. А разве русский балет за последние годы не пережил периода большой реформы, явившейся результатом моих идей? И разве не справедливо, чтобы я стояла во главе новой школы танца, школы в широком смысле этого слова?[149]

Дункан получила особняк Балашовой на Пречистенке, 20, ранее принадлежавший балерине Александре Балашовой. Это был двухэтажный дворец с колоннами из розового дерева, золотой лепниной и мраморными лестницами, и для поддержки школы Дункан штат сотрудников увеличился почти до 60 человек, включая врача, повара, машинистку и даже сантехника; при этом сам Шнейдер, ранее переводчик Айседоры, получил повышение и стал директором школы [O’Connor 1994: 75]. Когда Айседора и Ирма в конце концов покинули Советский Союз и Айседора в 1927 году погибла в автокатастрофе, Шнейдер остался бессменным руководителем школы.