Эффект разорвавшейся бомбы. Леонид Якобсон и советский балет как форма сопротивления

Единственный танец, который описывает Рославлева из тех, что Якобсон поставил для школы, это «Зоя». Название и описание ясно указывают на то, что танец этот был создан в память о советской героине войны Зое Космодемьянской, 17-летней партизанке, которая, как было принято считать, оказывала мужественное сопротивление немецкой оккупации, пока не была схвачена, подвергнута пыткам и повешена в 1941 году. Шостакович написал музыку к фильму о ней, снятому в 1944 году Л. О. Арнштамом. История мужественного сопротивления этой молодой женщины вплоть до момента смерти стала легендой и предметом национальной гордости, несмотря на то что, согласно некоторым источникам, история эта могла быть апокрифической. Рославлева назвала соло, придуманное Якобсоном для Елены Терентьевой в роли Зои, «откровением». Терентьева, которая к 1948 году уже 20 лет была танцовщицей школы Дункан (она поступила туда в детстве), изображала этого персонажа, просто ходя по сцене в одиночестве, с руками, сложенными за спиной, как будто связанными вместе, и ее поза и осанка, а также походка, выражали страдания, которые ее героиня испытывала во время пыток. «Позже девушки, исполнявшие роли крестьянок, несли ее крохотное тельце высоко на своих руках», – отмечала Рославлева, описывая, как Якобсон использовал группу танцовщиц, а не какой-либо реквизит, чтобы показать виселицу, на которой была повешена Зоя. «Зрители были глубоко поражены этим жутким зрелищем раскачивающегося на виселице тела, но это были не просто эмоции, вызванные воспоминаниями о собственном военном опыте: они были вызваны к жизни искусством хореографа и танцовщика», – заключает Рославлева [Roslavleva 1975: 20].

Артисты школы Дункан исполнили произведения Якобсона, а также несколько репертуарных танцев на военную тематику, в течение сезона 1948–1949 годов в Концертном зале имени Чайковского в Москве. Свой последний концерт они дали 7 апреля 1949 года. В его программу вошел только один танец, оставшийся от первоначального репертуара Айседоры. Рославлева, чьи воспоминания о школе были опубликованы в 1975 году, не упоминает о судьбе Шнейдера; вместо этого она сосредотачивается на «счастливом конце», то есть на сохраняющемся влиянии идей Дункан на советскую художественную гимнастику. Однако конец этой истории не был столь счастливым.

Судьба школы, вероятно, была решена шестью месяцами ранее, когда Шнейдер, будучи евреем, как полагают, встретился с Голдой Мейерсон (позже Меир), первым послом Израиля в СССР. Ее приезд в Москву в начале сентября 1948 года вызвал серию спонтанных политических митингов повсюду, где бы она ни появлялась на публике. 4 октября 1948 года, во время праздника Рош ха-Ша-на (еврейского Нового года), Меир, занимавшая пост посла с сентября 1948 по март 1949 года, присутствовала на богослужении в московской Хоральной синагоге, где собралась почти 50-тысячная толпа [Veidlinger 2000: 267]. Через девять дней, 13 октября 1948 года, после того как она посетила службу Йом Кипур, за ней от синагоги до отеля «Метрополь» последовала большая толпа [Слезкин 2005: 382]. Несколько месяцев спустя Шнейдер был арестован и заключен в тюрьму, а в 1949 году московская школа Айседоры Дункан была официально закрыта. Шнейдер связался с Якобсоном и спросил, может ли тот как известный деятель искусств написать письма от его имени, чтобы поспособствовать его освобождению из тюрьмы. Якобсон написал, но его усилия не привели к освобождению Шнейдера. Многие евреи, оказавшиеся на встрече с Меир, впоследствии были арестованы, и Якобсоны считали, что арест Шнейдера также был связан с этой встречей. (Якобсон тоже присоединился к толпе, собравшейся взглянуть на Голду Меир, но воздерживался от какого-либо активного участия в демонстрациях просто потому, что в качестве языка для выражения протеста он всегда выбирал искусство, а полем битвы для него была сцена.)

Арест Шнейдера стал частью широкомасштабных облав на наиболее выдающихся из числа оставшихся представителей советской еврейской культуры, проводимых Министерством государственной безопасности в течение нескольких месяцев после прибытия Меир [Veidlinger 2000: 268]. Власти воспринимали поддерживающих Меир евреев как «пятую колонну», опасаясь, что те предадут советскую родину ради идей сионизма [Veidlinger 2000: 267]. Меир была назначена послом Израиля в Москве в тот период, когда активно закрывались еврейские культурные организации, начиная с закрытия Еврейского антифашистского комитета под председательством Михоэлса, журнала на идише «Эйникейт» и издательства «Дер Эмее». В этот период также проводились аресты важных еврейских деятелей культуры, чьи книги также конфисковывались из библиотек.