Эфффект линзы

Мы допили и доели все, что принесли с собой, и до утра, благо, что вчера была пятница, сидели молча, глядя пустыми глазами в тихо шуршащий телек. Конечно, при желании Андрей запросто найдет меня, если захочет поговорить. Но при этом у меня оставалась только призрачная надежда, что мои слова хоть как-то его зацепили. Спасти можно того, кто хочет спастись. И мне пора бы уже научиться не принимать так близко к сердцу чужие нравственные катастрофы. Но я никогда не умел оставлять «работу» на работе и до сих пор, как в детстве, упрямо верил, что могу хоть как-то изменить мир.

* * *

Удивительно, но подъезд, в котором находилась моя теперешняя квартира, в детстве меня по-настоящему пугал. Это место было темным, сырым, а еще соседи, как назло, методично закрывали щели в разбитых стеклах картонками вместо того, чтобы вставить новые. Когда я только вернулся сюда, я попытался было пустить в пролеты лестницы больше света, но местные умельцы из нашей школы буквально через неделю выбили стекла каштанами, играя во что-то во дворе.

Вот и сейчас… я медленно поднимался по скользким ступенькам… шаг за шагом, вцепившись в тонкие железные перила до белизны пальцев. Голова кружилась, все вокруг приобрело нечеткие, дрожащие очертания, отчего даже подташнивало. Не доходя всего несколько метров до моей лестничной клетки, я вдруг остановился, понимая, что вокруг рушится мир — не в переносном, не в метафорическом смысле… Мне показалось, что от увиденного я вполне могу сойти с ума.

На площадке около моей квартиры лежала Вика. Вся в крови. И она была мертва.

… Я проснулся от собственного крика и все никак не мог восстановить дыхание. Ощущение, что мозг потихоньку отказывает и в его работе все чаще и чаще появляются неожиданные и нежелательные сбои, так никогда еще не беспокоило меня, как в это безмятежное зимнее утро. Схватив телефон, я не сразу понял, что набираю Викин номер, но тут же, не дожидаясь первого гудка, отключил мобильник и зашвырнул его на другой конец дивана. Нет. Мало ли что может присниться такому одержимому. Я измученно вздохнул. На самом деле, это просто повод услышать ее голос, не маленький ведь, пора понимать.

Минут через пять я приподнялся на локте и оглядел комнату, удивленно отметив, что у меня практически ничего не болит, невзирая на вчерашние посиделки со Спичкой. Вытерев несколько капель пота со лба, я сел на диване и прислушался. В квартире было тихо, Андрей, как ни странно, ушел очень рано. На столе, прижатый банкой с сардинами, виднелся все тот же клочок салфетки, где он нарисовал план расположения «хаты» Штыря.

«Надеюсь у тибя голова болит менше. Взял немного бабла отдам с дедовой пенсии».

Во дает! Ну, собственно, в этом — весь Спичка.

Я поднялся, все же почувствовав легкую лихорадку — последствия вчерашней ночи, и старательно сосредоточился на каких-то неотложных мелочах, отгоняя с внутреннего экрана увиденную во сне картину. С этим надо что-то делать… Фрейд бы возрадовался таким шуткам Морфея.

Немного придя в себя, но все еще похожий на зомби, я начал размышлять, когда лучше провести свою рискованную вылазку на вражескую территорию. Черт, у Штыря действительно может быть опасно — это ведь не кучка подростков в черном, не разговоры в уютном кабинете с потрескавшимся потолком, и не беседа в притихшем классе… Я потер переносицу. Что бы сделал на моем месте обычный вменяемый гражданин? Правильно, пошел к своему другу-милиционеру.

Какое-то время эта идея всерьез занимала мои мысли, но потом я отмел ее. Вовка может все расстроить. Ему вряд ли понравится моя инициатива с продолжением расследования, а пока у меня нет ни одного мало-мальски разумного объяснения этому псевдо-самоубийству: нет ни верного мотива, ни доказательств, лишь несколько рассмотренных версий, ведущих в никуда. Несмотря на увещевания Спички, Лехин долг в тысячу долларов сейчас выглядел вполне приличным поводом для расправы. Об обрезе знало слишком много людей и даже за пределами нашей школы, так что никак нельзя исключать, что рассказы Феськова в компьютерном клубе могли вселить в чью-то голову мысль об идеальном преступлении. Однако меня по-прежнему беспокоил вопрос, зачем Литвиненко понадобились такие средства. Странно, что об этом не знал даже Гуць, в последнее время активно общавшийся с Лехой.

После душа мне окончательно полегчало. Я открыл окно на кухне — прохладный бодрый ветерок мгновенно позволил ощутить все ароматы спертого тяжелого воздуха, заполнявшего мою квартиру. Кажется, от этой морозной свежести даже закружилась голова. Заглянув в холодильник, я понял, что завтрак отменяется, а еще — что безумно хочу пить. Нехотя собрав разбросанную по комнате одежду и кое-как натянув это все на себя, я с тяжелым сердцем вышел в мрачный сырой коридор своего подъезда. Мгновенно сбежав вниз по лестницы, едва ли не зажмурившись, уже проскальзывая мимо почтового ящика, я вдруг с удивлением увидел в нем что-то белое. Хм… рекламку бросили? Ошиблись адресом? Не припомню, чтобы кто-то присылал мне какую-либо корреспонденцию…