Ефим Сегал, контуженый сержант (СИ)

-    Зря себе нервы надергаете. А за то, что навестил меня, спасибо. Пожалуй, ты прав, прилягу, сердце опять схватило... Ну, прощай, хороший человек! А насчет меня там не очень...

Выйдя на улицу, Ефим ощутил внезапно неодолимую усталость, голова и ноги отяжелели, захотелось сейчас же лечь в постель, укрыться, уснуть. Он повернул к общежитию. С трудом, как после фронтового многокилометрового броска, еле волоча ноги, доплелся до кровати, разделся, глянул на часы - пять пополудни. Как долго пробыл у Нагорнова!.. Какой умный светлый человек Савелий Петрович! А зоркость-то, а мысли!.. Он еще что-то вспомнил о Нагорнове и не заметил, как уснул, будто в бездну провалился.

...Пробудился он так же неожиданно, как и уснул. Осенняя ночь была безлунной. В комнате темно, соседи тихо посапывали на кроватях. Ефим чувствовал себя отдохнувшим, бодрым. Тихо встал, на мгновение зажег свет - три часа. Быть не может! Значит, проспал почти десять часов!

Он лег в постель, вспомнил опять Савелия Петровича, его необычный монолог. Наблюдения и выводы старого рабочего во многом повторяли то, что уже подметил Ефим. И до войны, и после демобилизации из армии, сперва эпизодически, с годами все чаще, искал он ответы на те же вопросы, которые волнуют Нагорнова. Савелий Петрович резко и прямо обозначил пороки нового общества, потребовал ответить: где оно, обещанное большевиками царство добра и справедливости, куда путь держит великомученица матушка-Русь?

Утром Ефим отправился в отдел кадров.

-    Разыскали Нагорнова? Беседовали с ним? Какое он на вас произвел впечатление? - засыпал его вопросами Родионов.

Все, вернее, почти все, рассказал Ефим Родионову о свидании с Нагорновым. Заключил так:

-    Стойкий человек, Савелий Петрович, настоящий! Но сердце у него, как я заметил, неважное. При такой нервной перегрузке, да в его возрасте...

-    Плохо, хуже некуда, - загоревал Родионов, - как же нам действовать дальше? На меня жмут со всех сторон. Сколько я еще могу не подписывать приказ? Максимум два-три дня. Я подумал, не сходить ли вам, Ефим Моисеевич, к нашему новому парторгу ЦК Смирновскому? Кстати, познакомитесь. Личность он, по моему... Воздержусь от оценки. Вы зоркий парень, сами увидите. Со своей стороны я предпринял некоторые меры, по старому знакомству обратился к нашему министру Пока ответа нет. Будет ли?.. Знаю одно: на меня скоро все шишки посыплются... Наплевать. Я собираюсь на пенсию. Об этом никто пока не знает, вам первому сказал. Не подумайте, что сбегаю от неприятностей за сеою позицию в деле Нагорнова. Мне под семьдесят, устал... Так вы сходите к Смирновскому, а? Вы - фронтовик, у него брат погиб на войне. Может быть, он к вам благорасположится? Стоит попытаться, как считаете?

Прежде чем пойти к парторгу ЦК, Ефим счел нужным доложить обо всем редактору, посоветоваться. В общей комнате редакции он застал Алевтину, беседующую с какой-то блондинкой повыше ее ростом. Лицо незнакомки он не видел: она стояла к нему спиной.

-    А вот и наш знаменитый журналист Ефим, Фимуля Сегал, - по обыкновению защебетала Крошкина, обращаясь к своей собеседнице. - Я тебе кое-что рассказывала о нем. А это, Фима, наша новенькая сотрудница. Знакомьтесь.

Девушка повернулась к нему. Чуть продолговатое лицо, нос с маленькой горбинкой, небольшой с тонкими губами рот, серо-голубые глаза из-под едва заметных светлых бровей смотрели на него серьезно и будто немного озорно.

-    Надя Воронцова.

Ефим без энтузиазма пожал, как ему показалось, суховатую, но чем-то приятную руку. Он на секунду остановился на этом ощущении и тут же забыл его. Надя снова повернулась к Алевтине. Ефим направился к Гапченко.

-    Видел нашу новенькую сотрудницу ? — спросил тот.

-    Крошкина мне ее представила.

-    Ну и как?

-    Никак, девушка как девушка.

В кабинет вошла Софья Самойловна, осунувшаяся, побледневшая. Покосилась на Ефима, кивком поздоровалась. Без особого радушия он поздравил ее с выздоровлением.

-    Благодарю, Сегал, - ответила она, не скрывая неприязни к нему. - Вы, как я понимаю, продолжаете свою следственно-прокурорскую деятельность?

-    Продолжаю, - весело ответил Ефим, - на страх врагам, на радость вам.

Адамович недовольно передернула плечами, поспешно вышла.

-    Что вы с ней не поделили? - Гапченко усмехнулся. - Одной вы нации, а враждуете, как кошка с собакой.

-    Нации-то мы одной, да вера у нас разная. И люди мы полярно противоположные. Аллах с ней, Федор Владимирович... Что же вы не спрашиваете о Нагорнове?

-    Думаешь, забыл? Нет уж, выкладывай!

Гапченко слушал Ефима, курил одну за другой папиросы, рвал бумажные мундштуки на мелкие кусочки, бросал их в пепельницу.