Ефим Сегал, контуженый сержант

– Кто эта женщина? Откуда? Как к ней попал протокол? Ты хоть запомнил ее внешность?

– Не успел… Внезапно появилась – внезапно исчезла.

– Как думаешь поступить с этой бомбой?

– Надеюсь подорвать с ее помощью Смирновского, Мошкарова и иже с ними. Шутка ли, наврать Сталину! Узнает – наверняка всем головы поотрывает. И, разумеется, не ради справедливости, она великому кормчему неведома. Он поразит их булавой из царской амбиции. И доверенного своего, Дьякова, не пощадит.

Подумав, Надя спросила:

– Ты веришь, что будет так? Допустим… Но как дать знать обо всем этом Сталину?

– Ты хочешь сказать, как обойти Дьякова? – Ефим задумался. – Послушай, – заговорил он с воодушевлением, – ведь я собираюсь на прием к человеку, который занимает положение не меньшее, чем Дьяков. Ему и передам протокол. А рызгаловское «мясо» пойдет довеском. Что скажешь?

– Поступай, как знаешь. Меня, откровенно говоря, тревожит одно: как бы еще больше не осложнилось наше положение… А что, если тот самый деятель приятель Дьякова?

Ефим махнул рукой.

– Всего не предусмотришь. Бог не выдаст, свинья не съест, ничем другим утешить не могу. Сейчас же отвезу протокол помощнику. Посмотришь, после этого буду немедленно принят: тот человек захочет меня увидеть.

Ефим не ошибся.

Минут за пятнадцать до назначенного времени Ефим пришел в приемную. Помощник глянул на часы, вышел из-за стола, скрылся за начальственной дверью. Вскоре появился и кивком пригласил Ефима в кабинет.

С неприсущей ему робостью, как-то неуверенно двинулся он в раскрытые перед ним двери. Сердце билось учащенно, ноги плохо слушались. «Что со мной? Кого я испугался? Волнуюсь, конечно…» В таком состоянии он переступил порог сравнительно небольшого, очень светлого кабинета. Навстречу поднялся высокий худощавый человек. Сквозь старомодное пенсне он смотрел на Ефима внимательно, казалось, с несколько повышенным интересом. Серьезный, умный на вид, глаза – не злые и не добрые, – изучающие. Тщательно выбритые щеки прочерчены морщинами, скорее от худобы, чем от старости.

– Здравствуйте, проходите, садитесь, – услышал Ефим негромкий баритон. Крупный деятель производил впечатление человека сдержанного, чем-то располагающего к себе. – Прежде чем говорить о деле, с которым вы ко мне обратились, я хотел попросить вас рассказать о себе, вкратце вашу биографию. Кто вы? Откуда родом?

Ефим не удержался, рассмеялся:

– «Эх, расскажи, расскажи, бродяга, чей ты родом, откуда ты?»

– Допустим, – скупо улыбнулся Леонид Николаевич, так звали хозяина кабинета.

Коротко изложив свою биографию, Ефим заключил:

– Продолжаю воевать, теперь с внутренней нечистью.

И не автоматом, хотя иногда не мешало бы… В награду, как водится, не пироги да пышки, а синяки да шишки. От них на моем богатырском теле, кажется, и живого места не осталось… Всё! Иначе не могу. Это правда.

– Так-так, так я и предполагал… – тихо, как бы самому себе сказал Леонид Николаевич. Он вдруг вышел из-за стола, неслышно по ковровой дорожке подошел к двери, потрогал, плотно ли закрыта, на мгновение глянул чуть смущенно на Ефима, вернулся и сел, не за стол, а возле Ефима, на стоящий рядом стул. Посмотрел ему в глаза, снова бросил мгновенный взгляд на дверь, вполголоса спросил:

– Почему вы обратились ко мне, лицу, не наделенному непосредственно властью. Не прямо в ЦК или лично к товарищу Сталину? А материалы об операции «Мясо», как вы ее точно назвали – прямая компетенция прокуратуры.

– Почему я обратился к вам? Можно сказать, шестое чувство. Оно меня еще никогда не подводило.

– Допустим, – снова еле заметная улыбка тронула губы Леонида Николаевича.

– Прокуратура? – вслух рассуждал Ефим. – Наш районный прокурор, например, на всестороннем обеспечении Рызгалова. Это предопределяет его действия, вернее, бездействие. Аппарат ЦК? Но ведь сами материалы говорят о невысокой порядочности руководящего лица из аппарата. Рядовые вряд ли рискнут осуждать над ними стоящего… Вот мне и подумалось, что ваше личное вмешательство будет наиболее эффективным. Ваша независимость, личная непричастность – и, как следствие, высокая объективность.

– Да-а! Смелый вы человек! «Безумству храбрых поем мы песню». Вот именно, безумству. – Леонид Николаевич пересел за письменный стол, вынул из ящика папку, развернул ее. – Это ваши материалы… Начнем с рызгаловско-го дела. Представленные факты убеждают: оно состоялось. Не возражайте и не удивляйтесь, скажу прямо: ввязываться в эту грязную историю мне бесполезно. Ваш Рызгалов – не простак, приходилось заниматься такими в свое время… У него предусмотрено все, вплоть до могущественных покровителей. Не исключено, что в этом деле замешаны имена, должности… Подумайте, что такое пятнадцать тонн мяса в сравнении с реноме партийных и хозяйственных номенклатур? Бросить на них тень? А не проще ли обвинить вас в клевете и подвести, как говорится, под монастырь?