Ефим Сегал, контуженый сержант

Неожиданно откровенный монолог Леонида Николаевича ошеломил Ефима, ему показалось на миг: вот-вот разверзнется пол, и он рухнет куда-то… Он интуитивно ухватился рукой за стул, едва не потерял сознание. «Как же так? Как же так?» – стучало в голове.

– Как же так, Леонид Николаевич, – произнес он упавшим голосом, – получается, что и вы бессильны? И вы, извините за прямоту, считаете возможным жить в шорах? Или я ничего не понимаю?

Горькая улыбка промелькнула на лице Леонида Николаевича.

– Умный вы, молодой человек, но до корня явлений не добрались. Кто я, по-вашему? Бог? Вы хотите, чтобы я прыгнул выше крыши? А крыша-то вон какая, – он вытянул до предела руку над головой.

– Я вас правильно понял: крыша – это наша Система?

Леонид Николаевич испуганно глянул на Ефима, на дверь, на телефонные аппараты, стоящие рядом на ореховом столике, ничего не ответил.

Ефим нечаянно перевел взгляд от Леонида Николаевича на портреты Ленина, Сталина и Жданова на стенах. Почудилось, лица на портретах перекосило в злобной гримасе. Восточные очи Иосифа Виссарионовича метали молнии.

– Теперь перейдем к протоколу заседания парткома вашего завода, – донесся до ушей Ефима будто, приглушенный голос Леонида Николаевича. – Во-первых, как он попал в ваши руки?

Ефим рассказал все как было. Леонид Николаевич выслушал его, не перебивая, не задавая ни одного вопроса, пытливо в него вглядываясь, словно взвешивая что-то.

– Допустим, я вам поверил, – сказал он. – Куда прикажете передать это? Конечно же, в ведомство товарища Берии? Как, по-вашему, распорядятся им на Лубянке?

Ефим развел руками.

– Не знаете? Скажу о вероятном развитии событий. Товарищ Берия потребует к себе ответственных обманщиков. Пристыдит, пригрозит: «Знаете, чем это пахнет?» Те хорошо знают, чем это пахнет, повинятся: мол, поспешили с рапортом, однако объект действительно на выходе в серию, будет готов через три дня. «Через два», – скажет Лаврентий Павлович и отпустит их с миром.

Леонид Николаевич импровизировал вполголоса. Но для Ефима ошеломляющий монолог громом врывался в уши, звонкими оглушающими волнами отзывался в голове.

– Это еще не все, товарищ Сегал, – продолжал между тем Леонид Николаевич. – Товарищ Берия немедленно прикажет выяснить, кто передал мне протокол. Я вынужден буду назвать ваше имя. Вас пригласят на Лубянку, не дай Бог, не захотят поверить вашей и в самом деле не очень правдоподобной истории с загадочной незнакомкой, предъявят вам обвинение в политической диверсии… Можно не продолжать?

На глазах потрясенного Ефима Леонид Николаевич лист за листом в мелкие клочки порвал сверхсекретный протокол, Ефимово письмо об операции «Мясо», бросил обрывки в мусорную корзинку.

– Так-то будет вернее, товарищ Сегал. Правдивое у вас сердце, горячая голова, но послушайтесь моего совета: не беритесь за непосильные задачи, бросьте донкихотствовать, так и шею сломать недолго… Я пригласил вас, признаюсь, отчасти из любопытства, больше – из гуманных соображений. – Он снова подошел к двери, прислушался, вернулся, подсел к Ефиму. – Я рад был встретиться с вами. Представьте себе, – вполголоса продолжал он, – вы для меня – символ надежды. Хорошо, что на Руси не перевелись такие беспокойные, честные головы. Но предупреждаю вас, нет, прошу, берегитесь! И запомните, пусть следующее мое откровение будет для вас своеобразным талисманом и компасом: мы строим коммунизм грязными руками, да, грязными руками и далеко не светлыми методами… И еще запомните: в этом кабинете вы ничего подобного не слыхали.

– Все! – не глядя на Надю, глухо сказал Ефим, возвратившись со знаменательного свидания. Как он добрался домой – одному Богу известно. Открывшая ему дверь Надя побледнела, взяла, как ребенка, за руку, без всяких ненужных расспросов уложила в постель, заставила проглотить успокоительное.

Многочасовой сон сделал доброе дело. Лишь поздним утром следующего дня Ефим проснулся бодрым, почти здоровым.

– Как ты себя чувствуешь? – спросила Надя, полная ожидания и плохо скрытой тревоги.

– Ничего, только голова побаливает. Который час? Мы на работу не опоздали? – он сбросил с себя одеяло.

– Лежи, лежи, герой, отдыхай. На работу мы уже не опоздали. Пока ты спал, я вызвала врача на дом. Не могла же я оставить тебя одного в таком состоянии.

– Врача? На дом? Я не болен… Ах, да! Вчерашнее… – внезапно перед взором Ефима выросла сухопарая высокая фигура Леонида Николаевича. «Не беритесь за непосильные задачи, – слышались его слова, – не донкихотствуйте, послушайте доброго совета».

Отвечая на немой вопрос жены, Ефим устало сказал:

– Скверно, Наденька, очень скверно… Нет, я в нем не ошибся, человек неплохой, принял и проводил меня дружелюбно, сочувственно… Короче говоря, мое письмо и протокол он порвал при мне и выбросил в мусорную корзинку.

– Как?! – ахнула Надя.