Ефим Сегал, контуженый сержант

Ни на секунду не забывал Ефим о беременности жены. Была ли она у врача? Не определил ли он пол их будущего малютки? Вопросы вот-вот готовы были сорваться с его языка, да застряли. Почему? Кого он берег? Надю? Себя? Обоих вместе? От чего берег? Неизвестно. Но язык его словно одеревенел.

Надя удивительным образом угадала его мысли.

– Иногда мне кажется, что я ошиблась и ничего нет.

– Ты не могла ошибиться! – испугался Ефим. – Завтра же сходи к врачу. У нас должен быть ребенок, ведь ты тогда уверенно сказала…

И вдруг, неведомо откуда, в голову ему прыгнула, заплясала на одной ножке пакостная мыслишка: «Хорошо бы Надя ошиблась! Хорошо бы! Какие дети в их положении?

Потом, потом…»

– Вон! – вскрикнул он. – Проклятая! Вон, отвяжись!

– Ты что? – испугалась Надя.

Он сильно тряхнул головой, очнулся, увидел побледневшее лицо жены, встревоженный, обиженный взгляд. Он схватил ее за руки.

– Прости, ни с того, ни с сего лезет всякая чертовщина… Не волнуйся… «Все пройдет, если рядом со мной воплощение мысли и чувства».

Надя коснулась шелковой ладонью его лба.

– Температуры нет. Тебе лучше? Может быть, мне уйти, ты устал?

– Не уходи, ради Бога, я так соскучился, мне с тобой так хорошо, родная моя…

Они расстались после повторной настоятельной просьбы дежурной медсестры. Лежа в постели, Ефим мысленно продолжал свидание со своей храброй «курочкой без мамы».

Володя, лежа на своей койке, то и дело косил глаза на соседа.

– Вы не спите? – спросил, наконец.

– Нет, не сплю, прикрыв очи, мечтаю… Спросите, о чем? О самом малом: поскорее вырваться отсюда к милой супруге.

– Да, жена у вас милая, очень милая… Что ж, могу вам предсказать: месяца через полтора вы будете дома. А вот я… Когда меня выпустят из этой каталажки?.. Ладно, – махнул рукой, – давайте ужинать. Принесу чайник, приступим к обжорству.

Некоторое время оба с аппетитом уписывали приношения заботливых жен, запивали чаем.

– Володя, – нарушил молчание Ефим, – я хочу задать вам один вопрос. Может быть, он покажется вам странным. Что вы здесь делаете?

– Пью чай с достопочтенным Ефимом Сегалом, – с иронией улыбнулся Володя, сделав театральный поклон в сторону Ефима.

– Нет, серьезно… можете, конечно, не отвечать. Сказать вам, что меня удивляет? Не то, что, на мой взгляд, вы совершенно здоровы и почему-то здесь сидите, нет, совсем другое: как за такой долгий срок пребывания в этом учреждении вы не сделались больным уже в самом деле, не рехнулись?

Володя усмехнулся с горечью.

– Сам удивляюсь. Иммунитет против сумасшествия необыкновенный… Вы верно догадались: психически я здоров, и нервы у меня, видно, из прочного металла. Иначе сейчас перед вами сидел бы не человек, а человекоподобное… Вернее, не сидел тут, а испускал бы дух в каком-нибудь адском отсеке… Как я попал в эту обитель? Расскажу, если вам интересно.

– Еще спрашиваете!

– Тогда закруглим трапезу, уляжемся с комфортом, выключим свет… Рассказ мой будет не коротким.

– Итак, – начал он, – моя родная станица обрисована в романе Шолохова «Поднятая целина». Но я забежал вперед. Надо все по порядку.

Пять лет кряду, до лишения свободы, я преподавал русский язык и литературу в станице. Специальность – фамильная. Мой отец занимался тем же и в той же школе. В 1937 году его арестовали по ложному доносу. Вкатили как врагу народа десять лет и сослали в один из лагерей НКВД. В той преисподней мой бедный отец, честнейший из честных, наверняка умер бы, так и не поняв, в чем и перед кем он виноват… На его счастье, лагерь, где он отбывал срок, посетил случайно один высокий чин аппарата Ежова. При инспектировании мест каторжных работ он увидел моего отца, с которым вместе воевал в свое время против басмачей… Бывают же чудеса на свете! Тот самый чин пожалел отца, поверил в его невиновность. В общем, к нашей радости, глава нашей семьи на восемь лет раньше очутился у себя дома с полной реабилитацией. Но два года ежовского «курорта» превратили моего отца, физически, казалось, человека несокрушимого, в живую мумию. Радость наша была короткой. Вскоре мы его похоронили.

Володя помолчал.