Егерь

– Я знала, что без тебя будет тяжело, – прошептала она. – Но это чувство внутри… …как будто кто-то выел меня, выклевал все и оставил гнить на солнце. Я опять стала просыпаться по ночам. Мне снится моя клетка, но я зову не мать на помощь, а тебя… Я не знаю, как ты с этим живешь. Как смотришь в глаза сестре, как сидишь с ее мужем за одним столом, как играешь с их дочерью. Я не понимаю, откуда в тебе силы выносить это издевательство над самим собой и продолжать нести ношу, зная, что самого главного прощения – прощения себя самого за содеянное – ты никогда не получишь. Я не могу смириться с этим. Я знаю, что такое быть жертвой. Но я не знаю, какого быть оружием и жертвой одновременно. Я бы хотела забрать твою боль. Хотела бы вдолбить в твою голову, что ты не виноват в том, что произошло, но понимаю, что не в моих силах это сделать. Ты знаешь, что я сделала на Палии. Не знаю, где ты достал эти материалы, но… Но если ты знаешь и все равно продолжаешь любить меня… Разве это чувство внутри зависит от тебя? Оно слушается тебя? Подчиняется воле? Если да – то скажи мне, как обуздать его? Как с этим жить дальше или прожить в смирении хотя бы один час?

– У меня нет ответа на твой вопрос.

Роден подошла к нему и прижала ладони к выбритым щекам. Погладила пальцами, коснулась губами губ и запечатлела невинный поцелуй.

– Я люблю тебя таким, какой ты есть, – произнесла она. – Это все, что ты должен знать. Подари мне один час. Притворись, что все хорошо, что завтра для нас наступит и, возможно, после завтрака мы пойдем прогуляться в город, держась за руки и кивая знакомым и не очень прохожим. Потом мы заглянем в первый попавшийся ресторан, чтобы пообедать. Ты будешь пить из бокала свой излюбленный альзетер не самого высокого качества и смотреть на меня, зная, что после обеда мы отправимся в твой номер в отеле и займемся любовью. Потом мы будем валяться в кровати до вечера и возможно даже отправимся на ужин в дом моей матери. И за ужином ты скажешь, что мы решили пожениться как можно скорее, потому на следующий же день отбываем на Олманию, чтобы подготовиться к мероприятию. Моя мать улыбнется и скажет, что скорее всего, не сможет посетить наш праздник в виду сильной занятости, но тебя это не удивит. Ты вновь заберешь меня из дома, не позволив даже сменить наряд, и мы пойдем гулять по ночным улицам города, воротившись в отель только под утро и только для того, чтобы снова заняться любовью. Притворись, что это будет завтра. Подари мне всего один час из будущего, которое для нас с тобой никогда не настанет.

– А если оно настанет? – прошептал он ей в губы. – Если завтра для нас с тобой все же настанет?

– Тогда мы позавтракаем и пойдем прогуляться в город, – ответила Роден и закрыла глаза.

Она почувствовала его пальцы в своих волосах. Он склонился к ее губам и нежно поцеловал. Раз. Другой. Третий. Словно перышком, он касался и отрывался от ее губ. Роден приникла к нему всем телом. Теплые пальцы заскользили по ее обнаженной спине. Спустились вниз, сжали ягодицы. Он возбужден. Она терлась о него бедром, все сильнее и сильнее прижимаясь пахом к застегнутым брюкам. Поцелуи стали глубокими. Они стали требовательными. Роден сняла с Зафира рубашку и прижалась ладонями к его груди. Погладила напряженные соски, скользнула вдоль линии живота к ремню на брюках. Расстегнула его, расстегнула брюки и юркнула ладонью под белье. Обхватила, терла, возбуждала. Хотелось большего. Всего его хотелось получить. Роден прервала поцелуй, опустила на колени и втянула его в рот. Зафир застонал. Облизывала, ласкала губами, втягивала в себя и игралась языком. Он начал двигаться ей навстречу. Его пальцы заплутали в ее волосах, массируя затылок. Она слишком сильно возбудилась. Между ног стало мокро и желание ощутить его там заставило жалобно простонать. Этого было достаточно, чтобы внезапно оказаться на мягком диване.

Зафир облизывал ее, кусал. Он гладил ее грудь, ее рубцы и целовал их. Роден вытянулась в струну, когда он опустил ладонь на ее лоно. Его пальцы скользнули вниз, и она снова застонала. Роден заерзала под ним и это заводило еще больше. Она пахла цветами, что распустились ранней весной, бергамотом из долины Ясель, лавандой из окраин Теммы. Она вобрала в себя его любимые ароматы и теперь благоухала ими. Стон. Еще стон. Ей нравилось то, что он делал. Ей нравилось… Зафир провел языком по плоти и вернулся к клитору. Вдыхая ее аромат, вбирая в себя ее стоны, он больше не думал о доме, не вспоминал о нем.

– О-о-ой…

Почувствовав заветные сокращения под губами, он не дал ей опомниться. Зафир сел и подхватил ее на руки, усаживая себе на колени. На щеку попало что-то мокрое. Ее лицо в слезах. Плавное движение. Она сама это сделала. Начала двигаться сама.

– Роден… – прошептал он, собирая ее слезы губами. – Роден…

Она задвигалась быстрее, увеличивая темп. Он так долго не выдержит. Тело напряглось.

– Тише… – прошептал он, останавливая ее. – Тише… Все хорошо. Это же я, правда? Это же я с тобой? Куда ты спешишь?