Егерь

– Что ты себе позволяешь? – Камилли поставил бокал на стол. – Мы сделали для него больше, чем вообще должны были! Ему позволили остаться на Олмании! Ему позволили жить в доме родителей! Ему доверили власть! Он желанный гость на всех приемах и праздниках! Его семья не отвернулась от него, хотя имела на это полное право! И ты еще смеешь утверждать, что мы его топчем?!

– Все выше перечисленное сделали для него Стефан и Эста, – ответила Роден и выпустила дым в сторону Камилли. – Вы же с Назефри приняли их волю и стали делать вид, что ничего страшного когда-то не произошло. Ты, – Роден взглянула на Назфери, – возможно и простила его, но мысль о том, что сам он себя не простил, согревает твою душу. Я не виню тебя за это. За это ты винишь себя сама. Отсюда такая опека. Такое гипертрофированное беспокойство и всепоглощающая сестринская любовь. И даже зная о том, – Роден затушила елотку и закурила новую, – что твой синдром жертвы ранит его гораздо глубже, чем постоянные нападки Камилли, ты ничего не можешь с собой поделать и играешь роль любящей сестры и дальше. Правда в том, Назефри, что ты не знаешь своего брата. Не знаешь, где он побывал, чем занимался, как жил после того, что с вами обоими сделали. Тебя это не интересовало, как и то, чем он живет сейчас. Почему он согласился на должность руководителя отдела бюро общественной безопасности? Почему посвятил жизнь той же охоте, что и я? Почему он редко бывает дома и еще реже посещает все ваши праздники и мероприятия? – Роден сбросила пепел и откинулась на спинку стула. – Ваша дочь, как и сын Эсты и Урджина, так привязаны к дяде Зафиру только потому, что он экзотический гость для них. Дядя Зафир щедр на подарки, о нем все говорят только хорошее, когда дядя Зафир появляется, он всегда долго играет с ними и позволяет творить все, что они захотят. И игры эти бывают такими редкими, что не напоминай вы своим детям о существовании дяди Зафира, они бы даже не вспомнили о нем. Знаете, почему дядя Зафир все-таки не выстрелил себе в лоб полгода назад? – Роден наклонилась, удерживая в руке дымящуюся елотку, – потому что боялся испоганить всем вам настроение. Обычно, когда стоишь на пороге суицида, о других вообще не думаешь. А он подумал. О вас и племянниках, которые могли бы найти его первыми… Что сделали вы двое для Зафира? – Роден сбросила пепел и затянулась, – ничего вы для него не сделали. Конечно, ведь жертвы здесь только вы, а он… А он тот, кого вы простили, – Роден затушила елотку и встала из-за стола. – Иногда, чтобы помочь, действительно помочь, нужно взглянуть правде в глаза и перестать делать вид, что все хорошо. Зафир – нежеланный гость в вашем доме. Вы не хотите, чтобы ваша дочь с ним виделась и, уж тем более, играла. Ты, Назефри, на самом деле не любишь приемного брата, как не любила его никогда. И причина не в случившемся, а в том, что по твоему мнению покойная мама любила приемного сына больше, чем тебя. А ты, Камилли, Зафира ненавидишь, потому что невозможно по-другому относиться к человеку, из-за которого любимая женщина так жестоко пострадала.

Повисло молчание. Роден подошла к Камилли, налила в его бокал альзетер из бутылки и выпила все до дна.

– Он все знает, – произнесла она и поставила бокал. – И все понимает. Этого для вас обоих должно быть достаточно.

– Ты вообще в курсе, что нас виноватыми сделала? – с наигранной веселостью спросил Камилли.

Роден облокотилась о стол, докурила елотку и затушила окурок в стакане Камилли.

– Он со своими девиациями смирился. Вопрос в том, сможете ли вы смириться со своими?

Назефри взяла Камилли за руку и с силой сжала ее.

– Мы постараемся, – произнесла она.

– Хороший ответ, – улыбнулась ей Роден.

– Это ты помогла ему смириться? – спросила Назефри.

– Нет, – покачала головой Роден. – В борьбе с собственными призраками помочь никто не в силах. Это схватка один на один, как отказ от курения, употребления алкоголя или наркотиков. Излечиться невозможно, но можно жить дальше без них, ведя постоянный бой с зависимостью и с самими собой. Зафир будет бороться всю жизнь, так же, как и вы двое. Так же, как борюсь я и Сафелия.

Роден разогнулась и прошлась вдоль длинного стола. Достала пачку елоток из кармана, покрутила ее в руке, а затем смяла и метнула в мусорное ведро. Больше она не будет курить. Точно так же, как и пить.

– Ужин подадут в шесть, – Сафелия вошла в столовую с кружкой кофе в руке. – Надеюсь, нам не придется есть его вчетвером.

– А они могут сейчас подать закуски? – Камилли улыбнулся сестре.

– Тридцать минут ты вполне в состоянии подождать, – буркнула Сафелия и присела за стол.

– Ну что, может посмотрим новости? – предложила Назефри.

– А почему бы и нет, – улыбнулась ей Роден и потянулась за пультом.

***

– Итак, – провидец Руи кивнул всем, кто собрался в зале совещаний резиденции Императора Олмании, – что нам делать дальше?

– Если власть захватит мать Роден, – ответила Евангелина, – а все идет к этому, нас с вами в Совете могут и подвинуть.

– Эмме Уилберри мы не по зубам, – ответил Стефан.