Егерь

Она не хотела рыдать. Не хотела. Но силы оставили ее, и она присела на обочину. Вспышки памяти как черно-белые фотографии. Кто-то стонет над ухом, но а ей-то все равно… Голова плывет от дозы транквилизаторов, которые в нее впихнули. Она не знала его имени. Надеялась только, что это сделал не Мэйфилд. Роден всегда знала. Всегда знала и никогда не говорила об этом с ней. Они обе знали, что жертвам насилия нечего сказать друг другу. Все и так ясно. Все и так понятно без слов. Ты живешь дальше и стараешься забыть. Стараешься стереть этот день из памяти. Но не всегда выходит. Не всегда получается.

Слезы струились по щекам Сафелии, а Стефан стоял посреди дороги и смотрел на нее.

– Господи… – прошептал он. – Господи! – он прижал ладони к лицу и отвернулся.

Сафелии стало смешно. Как будто это его изнасиловали. Нет, не его. Тот, кто сделал это, уже мертв. Роден и Зафир убили их всех. И жизнь вроде как продолжается. И вроде как все течет своим чередом.

– Прости меня, – произнес Стефан, стоя к ней спиной. – Прости меня!

– Проехали, – она встала, отряхнула зад от пыли и вернулась в машину.

Больше они об этом не говорили. И Сафелия надеялась, что никогда не заговорят.

Он привез ее в свою квартиру. Они приняли душ. Потом он стал разбираться с делами, общаясь в поверенным по сети, а она легла в постель.

– Мне нужно вернуться в резиденцию, – сообщил он перед уходом. – Никуда не уходи.

– Хорошо, – ответила она и повернулась на бок, т=чтобы не смотреть на него.

***

– Добрый вечер, господин Ловен, – безлицый Зафир сунул удостоверение бюро общественной безопасности репортеру под нос и тут же спрятал. – Могу я присесть?

Суирянин едва не захохотал, отодвигая бокал с напитком и доставая из кармана пачку елоток. Зафир, не дожидаясь ответа, присел за столик напротив него.

– Быстро же вы нашли меня, – кивнул репортер, закуривая и не снимая перчаток при этом.

– Вы не приложили особых усилий, чтобы скрыться, – Зафир подозвал официанта и заказал альзетер.

– С каких пор бюро общественной безопасности Совета Всевидящих беспокоят проблемы какой-то маленькой семьи с какой-то дальней планеты? – спросил репортер, когда официант ушел.

– На этой дальней планетке проживают новые представители Вселенной. Поэтому проблемы маленькой олманской семьи интересуют бюро, как никакие другие.

– Господин… – репортер улыбнулся и выдохнул дым в лицо Зафиру, – «как вас там», очень странно, что за ответами вы обращаетесь ко мне – мелкой сошке этого большого мира. По-моему, в архивах бюро должна храниться вся интересующая вас информация. Или там ее тоже нет, господин «как вас там»?

Зафиру принесли альзетер, и он тут же пригубил из стакана.

– Настоящее имя Роден Кенигстен.

– Мне заплатили только за то, что я уже озвучил, – продолжал улыбаться репортер.

– Кто заплатил?

– Имен не знаю. Я прибыл на Олманию, чтобы сделать репортаж о жизни иных в резервации. Информацию получил по сети. Попросили задать госпоже Кенигстен несколько наводящих вопросов на пресс-конференции.

– Когда вы получили это сообщение?

– Вчера вечером.

Зафир покрутил стакан в руке и поставил его на стол.

– Значит, вы ничего не знаете? – спросил он.

– Этого я не говорил, – репортер затянулся и сбросил пепел. – Громкая была заваруха. Потом замяли ее. Сеть и архивы почистили. Есть темы угодные для привлечения внимания общественности, а есть деликатные, о которых нельзя было писать. Если вы здесь, значит, вы не вхожи в круг лиц, посвященных в эти деликатные дела. Не боитесь, что за излишнее любопытство можете поплатиться?

– Бояться – ваш удел, а не мой, – Зафир опустошил стакан с альзерем и достал карточку оплаты. – Так сколько стоят ваши воспоминания, господин Ловен?

Репортер достал из кармана записную книжку и ручку. Чиркнул что-то, вырвал листок и протянул его Зафиру.

– За эти деньги я справлюсь и без вашей помощи, – хмыкнул Зафир, протягивая листок обратно.

– Но потеряете драгоценное время, которого у олманской семьи нет, – репортер скомкал листок и сунул его в карман. – Ни один из представителей моей профессии не станет вести с вами дела. И никто из простых смертных, живущих на Суе сегодня, не поделится с вами этой информацией.

– Они настолько боятся? – хмыкнул Зафир.

– Им есть, что терять, – выдохнул дым репортер.

– А вам терять больше нечего?

– Знаете, сколько суирских репортеров сейчас находятся на Олмании? – спросил Ловен и сбросил пепел. – Около тридцати. Но на пресс-конференцию пришел только я. Думаете, им не поступило заманчивое предложение задать несколько вопросов госпоже Кенигстен?

– Значит, вам действительно нечего терять, – кивнул Зафир. – Что ж, уменьшите сумму вдвое, и я закажу еще альзетера, чтобы приятно провести время в неторопливой беседе.

– До свидания, господин «как вас там», – репортер затушил окурок и встал из-за стола.

– Две трети суммы, – произнес Зафир. – Вряд ли вам когда-либо платили больше.

Ловен задумался. На разукрашенном национальными рисунками лице заиграло сомнение. Он взглянул на Зафира, поразмыслил немного и вернулся за стол.