Егерь

– Переведите деньги на этот счет, – он написал цифры в записной книжке и вырвал листок. – Как только придет подтверждение перевода, я начну говорить.

***

Роден спустилась вниз и присела на ступеньки. На улице давно стемнело и дом Темного погрузился в такой же мрак. Роден не включала свет. Темнота – ее друг. В темноте она чувствовала себя как рыба в воде. Много лет назад, когда отец ее был жив, когда Роден казалось, что хуже всплесков гнева отца быть на свете не может, она пряталась в кладовке их большого и светлого дома. За высоким кованным забором, за стенами, покрытыми светлой штукатуркой, таилось много секретов, криков и боли. Роден всегда пряталась за спину матери, хотя уже в десять лет поняла, что матери достается куда больше, чем ее детям. Синяки на теле, на лице, представительница знатной семьи прятала под тонким слоем дермоспона, покрытого самыми лучшими работами великих мастеров нательного рисунка Суи. Цветы на лице матери свидетельствовали о ее принадлежности к тем, кто правит этим миром. Завитки на руках матери указывали на ее кровное родство с богатейшими представителями Суи. Отец и выбрал ее в жены только за это богатство. Обнищалый, хоть и знатный род, должен был за что-то существовать. Сгодилась и дочь одного из новоявленных зажиточных колонизаторов, хоть и без знатной родословной за плечами, но с хорошим приданным в карманах. Для мира, где правят связи и тайные навыки, мать была кем-то вроде девочки, которой купили билет на чужое представление. Роден, ее младшие брат и сестра были всего-то плодами чужого договора. Когда Роден подрастет немного, она узнает, что у отца была любовница. Женщина из знатного и такого же обнищалого рода, как и род Уилберри. Любовь всей его жизни была связана теми же узами брака по расчету, что и отец Роден. Рядом с этой женщиной отец менялся в лице. Отец изменялся во всем. Но как только двери дома Роден закрывались, этот человек вымещал злобу и неудовлетворенность собственной жизнью на людях, которые угодили в ту же ловушку, что и он сам. Побои от папы стали такими же привычными рисунками на теле, как и слои дермоспона, разукрашенные чужими произведениями искусства. Тем временем, любовница отца стремительно завоевывала всеобщее признание и обожание. Ее продвигали по карьерной лестнице с той же скоростью, с какой мать Роден получала уведомления о неуплате очередного долга «любимым» мужем. Дорогие попойки, дорогое оружие, корабли, машины, яхты, одежда и элитные украшения для любовницы… За все это расплачивалась мать… Роден никогда не понимала ее. Чем старше становилось, тем отчетливее видела, насколько красивый и дорогой фасад ее матери не соответствует раздавленному содержанию. Постепенно, и уважение к матери куда-то пропало. Осталась любовь к женщине, которая родила ее и воспитала, которая защищала ее, но чувство обиды за то, что терпела выходки и побои мужа, за то, что не ушла месте с детьми от человека, который вымещал неудовлетворенность жизнью на близких людях, становилось все масштабнее. Роден начала превращаться в отца. Она открыто обвиняла мать в слабости и трусости. Она вымещала на ней злобу и ненависть, которую не могла бросить в лицо отцу. Дружественные отношения Роден с любовницей отца практически добили мать. Госпожа Сомери казалась ей воплощением всего того, чего не хватало матери Роден. И конечно же, когда Сомери предложила отцу взять Роден в ученицы, тот сразу же согласился. Это почти сломало маму. Она замкнулась в себе, перестала бывать в обществе. Со смертью деда и бабушки, все состояние отошло к ней. Отец распоряжался им, как хотел, а мать перестала во что-либо вникать. В день его гибели Роден улыбалась. Она спряталась в кладовке их дома и хохотала, прокручивая раз за разом момент, когда его не стало. Свобода! Наконец-то семья Уилберри обрела свободу! Род, его слава, его имя, его наследие – для Роден все это было атрибутами чужой жизни, в которую она играла. Тогда ей казалось, что она по-настоящему свободна.

С Ним она познакомилась на похоронах. Нельзя сказать, что она не знала его раньше. Нет, знала. Даже была представлена когда-то. Но по-настоящему они познакомились именно на похоронах. Она стояла в углу огромного зала среди людей, на которых ей было наплевать, и потягивала вино из бокала.

– Я никому не скажу, – произнес он.

Она обернулась и встретила улыбку на красивом и надменном лице.

– О чем вы никому не скажете? – спросила она.

– О том, что ты напилась, – он отсалютовал ей бокалом и выпил.

Наглость, вызов, остроумие и лицо, от которого трудно было отвести взгляд… А ей всего девятнадцать и ни капли опыта общения с мужчинами за плечами…

– Теперь они будут кланяться тебе и ненавидеть, – прошептал он, приблизившись к ней непозволительно близко.

– За что ненавидеть? – не поняла она.