Егерь императрицы. Гвардия, вперёд!

— Четыре с половиной года войны, кровь, боль, смерть близких друзей, — Алексей стоял опустошённый среди всеобщего ликования.

— Господин полковник, Алексей Петрович — мир! — выкрикнул радостный Радован, уже слегка подшофе.

— Да-а, мир, — вздохнул Алексей. — Радован Николаевич, Александр Семёнович, свой батальон потом не забудьте проверить, чтобы никаких излишеств при праздновании у егерей не было. Пойду я к себе. Нездоровится.

— Чего это с командиром? — спросил Милорадовича раскрасневшийся Скобелев. — Вроде весть такая, а он вон какой хмурый.

— Всё за Курта переживает, Саш, да и так, наверное, устал сильно полковник, — пожал плечами Радован. — Небось, вымотался за то время, что мы посольских охраняем. Постоянно ведь из Ясс к Дунаю мотался. Ладно, пошли во второй батальон, что ли? Там у Самойлова, говорят, хороший стол накрывают. Посидим с ребятами немного и уже потом свои роты проверим. У егерей наших, небось, тоже в палатках праздник.

Османская делегация, закончив работу, убыла на свой берег, и отдельный полк егерей со Смоленскими драгунами наконец освободили от охранной службы. В начале января ушли в сторону Полтавы первые полки бывшей Дунайской армии. Те части, которым не надлежало и дальше нести службу на Дунае, тоже готовились к отбытию. Полк же Егорова оставался в неведении своей дальнейшей судьбы.

— Коли всю Южную армию расформировывают и главного квартирмейстерства более не будет, может, и нас тогда по егерским корпусам раскидают? — тревожились офицеры.

— Да не-ет, у нас же своё знамя есть — это ведь не шутки, оно, чай, из рук самой императрицы дадено, — отвечали им оптимисты. — Глядишь, и очнётся начальство, озаботится о полутора тысячах казённых душ.

После рождественских праздников Алексей не выдержал и пошёл на аудиенцию к начальству.

— Заходи, Егоров, ты вот как чувствуешь, когда я тебя видеть хочу! — крикнул из-за двери фон Оффенберг. — Если он с себя снег стряхнул, так пропусти его ко мне, Сашка! Пускай заходит!

Адъютант оглядел придирчиво егеря, стряхнул ему с плеча снежинки и распахнул дверь.

— Проходите, господин полковник, вас ожидают!

— Ваше превосходительство, командир отдельного особого полка главного квартирмейстерства Южной Дунайской армии, полковник Егоров для аудиенции прибыл!

— Нет уже главного квартирмейстерства, Егоров, — хмыкнул барон, — и Южной армии больше нет. Есть группа войск для прикрытия Дуная. В военной коллегии посчитали, что держать целую армию на этом направлении сейчас избыточно и есть гораздо более важные места, где войска могут пригодиться. Ты, проходи, чего столбом встал? Присаживайся, — кивнул он на скамью у стола. — Понимаю твоё волнение, Алексей, сам до недавнего времени в полном неведении находился. Ну, по мне-то в Санкт-Петербурге наконец определились, убываю на Финляндскую линию, где сменю Александра Васильевича Суворова и продолжу там его дело. Хотел вот и твой полк я с собой забрать. Егерям ведь самое то было бы по Карельским лесам бегать, но пока приказано вас известить о переводе к Николаеву, на своё старое место дислокации.

— Так спокойно же сейчас на Буге, Генрих Фридрихович?! — воскликнул Алексей. — Я понимаю, раньше мы турок там стерегли и на их Очаков османский глядели, а сейчас-то для чего же туда?

— Помнится, у тебя там семья, господин полковник, и у прочих офицеров, — покачал головой барон. — Другой бы радовался, благодарил, что на родное место его возвращают. А ты всё ерепенишься. Еле-еле для вас я до весны его выбил. Так бы и торчали тут всю зиму в палатках.

— Да я-то радуюсь, ваше превосходительство, — покраснел Лёшка. — Я про саму целесообразность такого вот размещения. Спасибо вам, Генрих Фридрихович. Само собой, Николаев в сто раз лучше Галаца или того же Измаила. Только как же это понимать — «до весны»? А потом опять нам куда-то уходить? Кавказ? Польша?

— А вот об этом ты ближе к тому времени, как дороги просохнут, и узнаешь, — ответил генерал. — Пока же вот тебе предписание из армейской экспедиции военной коллегии, — и протянул лист гербовой бумаги. — Вот тут прочитай:

«Начать отправление в Николаев не позже двадцатого января, с прибытием на место известить курьерской почтой…»